Жив ли?

Стремящееся, убегающе-ускользающее, невидимо-неслышимая, и вроде несуществующее, но такое знакомое и родное, что кажется, знал всегда. Но не помню ни одного мгновения. Всѐ это оттуда, где никогда и не был, но отчего-то знаю и помню. Так хотелось убежать туда от этой жути не по-человечески сделанной, но каждый раз застревал где-то в бессмысленной тенѐтной скуке и безысходности. Откуда он, этот, казалось бы, реальный мир, в котором ни дышать, ни видеть, ни слышать, ни чувствовать ничего не хотелось. Хотелось только одного – забыться сном. Но сон всегда был тяжелее этой телесной яви и никогда не давал ни отдыха, ни сил.

Тюрьма, тюрьма сознания и во сне и наяву, где всѐ обѐрнуто серой ватой бесчувствия, в которой падения души не доставляли боли.

А может, это самозащита, которая бывает у смертельно больных людей, чтобы не чувствовать ужаса происходящего. Спелѐнутость души, реальность нереальности. От мысли всѐ вроде бы меняется, но остаѐтся как было. Просыпаясь, не просыпаешься.

Люди бегают по кругу и не замечают этого. Им кажется, что они живут - а на самом деле?

На самом деле они уже мертвы, но боятся осознать и поверить в это. Поэтому и тело гниѐт и дела не клеятся.

И как не маскируй, трупные пятна то там, то здесь, они проявляются всѐ больше и больше.

Бывает так? Ещѐ как бывает. Умер когда-то, а тело ещѐ живѐт и чего-то просит.