Только зимой 1941-42 г. в блокадном Ленинграде сиротами остались более 30 тысяч детей. Для осиротевших ребятишек в срочном порядке открывались новые приюты. Когда город освободят от блокады, не знал никто, включая членов Ставки Верховного Главнокомандования.
Детей по возможности эвакуировали. Но из-за постоянных бомбежек ладожскую трассу длиной тридцать километров приходилось все время ремонтировать. Ее всякий раз практически отстраивали заново. Это затягивало процесс эвакуации, и очередь до детского дома номер 12 дошла лишь в апреле. Детей было решено отправить в глубокий тыл – на Кавказ.
Апрель 42-го. Эшелон с ленинградскими сиротами шел на Кавказ. Но очень скоро именно на юго-западном направлении Гитлер сосредоточит практически все свои военные резервы и начнет поход за кавказской нефтью.
В Армавире эшелон разбомбили. Тот, кто успел выбраться из горящих вагонов, спасся. Многие сгорели заживо. После бомбежки красноармейцы отправили всех выживших детей в станицу Курган. Там маленьким блокадникам выделили четыре подводы.
В сопровождении однорукого комиссованного солдата, имя которого теперь никто уж и не вспомнит, они двинулись дальше. Их путь лежал в Грузию.
Больше месяца обоз скитался по горным аулам и казачьим станицам. Дети умирали в пути от голода и цинги. А путь до Грузии предстоял еще долгий.
13 августа 42-го года подводы остановились на окраине аула Бесленей.
Фашисты наступали, в черкесском ауле Бесленей, что 40 километрах западнее Черкесска, уже были слышны раскаты далекого боя, когда на окраине аула у реки появился обоз из 4 подвод.
В телегах сидели дети - около сотни маленьких людей. Необычные дети.
"Таких мы раньше не видели. Бледные. Худые. Грязные. С распухшими ногами и.... необыкновенно тихие. Те, кто был по крепче слезли с подвод и опустились на траву. Тихие и безучастные ко всему происходящему вокруг, как маленькие старички, - вспоминал после войны председатель сельсовета Сагид Шовгенов, - Совсем больные остались лежать в подводах. У умирающих детей не было сил даже на то, чтобы отогнать от себя оводов и мух". На многих из детей, находящихся на подводах, из одежды были только трусы. Почти все молчали. А те, кто могли говорить, в бреду звали матерей.
С детьми были женщины - воспитатели. За старшего - мужчина - инвалид с пустым рукавом, заправленным за пояс гимнастерки. Мужчина рассказал, что дети из ленинградского детдома на Малой Охте. Их вывезли из блокадного города по апрельскому льду Ладоги и все лето они пробирались в тыл. Многие умерли, так и не оправившись от болезней, многие - погибли под бомбежками. Война догнала их в Армавире. Когда железную дорогу разбомбили, детей пересадили в подводы и направили в Теберду. "Планируем через Клухорский перевал уйти в Абхазию, но боюсь, довезем не всех, - сказал однорукий, - Многие, пожалуй, помрут в дороге".
"Зачем мучить детей дорогой? Почему не раздали по домам?", - спросил у старшего председатель сельсовета Сагид Шовгенов.
"Мужчина протянул в их сторону единственную руку: "Ты на их лица посмотри - сколько здесь евреев. Кто же их возьмет? Немцы расстреливают за укрывательство евреев".
Аульчане раздумывали недолго. Разобрали по домам тех, кто согласился остаться, и тех, кто не мог уже продолжать путь - всего 32 ребенка.
На земле у подводы сидели две сестрички - Катя и Женя, и их старший брат Валентин. Женя и Валентин отказались остаться. Катю уговорил Абдурахман Охтов: "Идем к нам, дочка. Не бойся. Ведь мы с тобой одной крови, мы - люди".
Цеев взял Володю Жданова. Марика, который до сих пор не знает своей родной фамилии, увела Кукра Аргажанокова, а Алешу Сюськина - Кулистан Патова.
"Мама сказала, мол, у меня пять платков (это значит пять дочерей), хотя бы одна шапка была, то есть мальчик", - говорит дочь Кулистан Патовой Римма.
Когда муж Кулистан Абдул Кирим вернулся с фронта в аул, ему, еще не дошедшему до дома, сообщили, что пока он воевал, у него появился сын.
Вечером председатель колхоза Хусин Лахов, председатель сельсовета Сагид Шовгенов и Мурзабек Охтов собрали жителей села. Прошел слух, что гитлеровцы прорвали фронт и скоро будут в Бесленее. Помня о словах однорукого, решили дать ленинградским детям черкесские имена и фамилии и записать их в сельскую книгу, как рожденных в ауле.
Володя Жданов стал Володей Цеевым, Катя Иванова - Фатимой Охтовой, Витя Воронин - Рамазаном Адзиновым, Марик ( фамилия не сохранилась) - Мусой Агаржаноковым, Саша (фамилия не сохранилась) - Рамазаном Хежевым. Единственный, кого не "переписали", - 14-летний Алексей Сюськин. Он прожил в семье Патовых до 18 лет, потом ушел в армию и больше в аул не возвращался.
Хусин Лахов распорядился раздать семьям, приютившим ленинградцев, остатки скудных колхозных запасов (пшено, кукурузу и мед), - для восстановления сил больных детей....
Немцы зашли в Бесленей на следующий день после этого. Обозу с детьми не удалось выйти на перевал, их настигли в Теберде и расстреляли.
Откуда немцы узнали, что часть детей осталась в Бесленее, - не известно. Может, выдал кто, а может кто-то из воспитателей вел записи и они попали в руки фашистов. Но детей искали именно в Бесленее.
Розысками руководил обер - ефрейтор Освальд. Выспрашивал про еврейских детей у Сагида Шовгенова. Говорил, что это необычные дети, и их надо срочно изолировать. Сверяли детей аула с записями в сельской книге, но эта процедура, благодаря предусмотрительности Шовгенова, результатов не дала. Людей уговаривали, таскали на допросы, угрожали расстрелом за укрывательство, но все тщетно - ни один житель аула не выдал детей.
Детей прятали по чердакам да подвалам, в хлеву... Даже мазали их лица сажей – для маскировки. Детям было запрещено разговаривать по-русски. Впрочем, черкесский язык они освоили быстро.
Мурзабек Охтов при немцах стал старостой аула и, как мог, спасал не только ленинградских детей, но и всех жителей аула.
Надо сказать, что в здешних аулах после прихода оккупантов часто старики приходили к уважаемым в селе мужчинам и просили их стать старостами. "Пойми, если ты откажешься, назначат какого-нибудь негодяя, который причинит нам много зла" - уговаривали старики. И мужчины соглашались. Многие им обязаны жизнью, и многих из них расстреляли после освобождения республики как изменников родины.
Одним из таких мужчин был Мурзабек Охтов.
Известен случай когда какой-то стукач принес в сельскую управу список жителей аула -коммунистов, активистов и т.п. и заявил, что их всех надо расстрелять. Охтов не дал стукачу договорить и стал избивать его в присутствии немецкого офицера. Офицер спросил старосту: "За что ты его бьешь, ведь он говорит правду?" Охтов ответил: "Он, лжец, и при советской власти бегал со списками и требовал всех расстрелять! А теперь пытается настроить аул против германских властей!". Офицер поверил старосте.
За 5 месяцев оккупации в Бесленее Мурзабек Охтов не смог спасти лишь одного парня. В ауле вспоминают, что вроде бы его обвинили в покушении на немецкого солдата.
После войны Охтова арестовали за сотрудничество с оккупационными властями, но через две недели освободили - посадить такого человека даже у чекистов не поднялась рука.
И дети выжили - благодаря заботливым рукам новых матерей и "лаховскому" хлебу. После войны большинство детей нашли родственники.
Тех, кого разыскали, перевезли в сталинградский детдом, откуда их забрали родные.
Те, кого не нашли - остались жить в Бесленее. Женились или вышли замуж, родили детей. Каждый занял достойное место в жизни и снискал уважение односельчан благородством натуры и.... необыкновенно трепетным, даже по меркам горцев, отношением к родителям..
Сегодня в Черкесии их осталось всего четверо. Рамазан Хежев живет в Черкесске. Владимир Цеев - в Адыге-Хабле, Рамазан Адзинов - в поселке Московский и лишь Мусса Агаржаноков - в самом Бесленее.
"Я один тут остался, - говорит Мусса Якубович, - но даже если бы и предложили мне уехать в Санкт-Петербург, не уехал бы ни за что. Там нет ничего, здесь жизнь прошла. Да и черкес я. Здесь все мое".
В другой жизни, в которой остались и Невский проспект, и Фонтанка, Муссу Якубовича звали Мариком. Больше он ничего не помнит.
Якуб и Кукра Агаржаноковы дали ему свою фамилию и имя Мусса.
"Мои родители колхозниками были – люди бедные. Но для меня они все сделали, чтобы я учиться смог. Я два института закончил, 45 лет физику и математику в школе в Бесленее преподавал", - не торопясь рассказывает Мусса Якубович.
Среди учениц в вечерней школе он и повстречал будущую жену Йору. Два года назад они сыграли золотую свадьбу.
Как настоящий черкес Мусса Якубович - многодетный отец. В его семье пятеро детей.
Как истинный джигит украл будущую жену Лялю Владимир Жданов-Цеев.
"Меня Сагид взял в свою семью. У него жена была абадзинка, да вскоре умерла. У них две дочери было. Я, получается, третий ребенок. Вот когда она умерла, люди стали говорить, мол, бедный Сагид, бедный Сагид, как он теперь", - рассказывает Владимир Сагидович Цеев.
Но Сагид Цеев трудностей не испугался, а вскоре женился на молодой вдове с ребенком.
Чувство голода – главное воспоминание Владимира Цеева о блокадном Лениграде
"Матерей у меня три получается было. Одна еврейка, во время блокады умерла от голода. Мы со старшим братом как раз в тот день за хлебом пошли, вернулись – а она уже холодная. Вторая абадзинка, что вместе с Сагидом меня усыновила, и третья - черкешенка", - считает Владимир Цеев.
Дочери Сагида Цеева до войны всего три класса закончили. А после войны наравне со взрослыми в колхозе работали. А Володе Сагид сказал: "Будешь учиться!"
"Я только в восьмой класс перешел, когда отец попал под трактор и ребра переломал, - вспоминает Владимир Сагидович. – Я хотел пойти работать, но он запретил мне. Так я и окончил десятилетку, а потом поступил в горно-электромеханический техникум в Ростове-на-Дону".
Владимир Цеев – полный кавалер орденов шахтерской славы. 35 лет проработал на шахтах в разных городах, и всегда рядом была Ляля, но год назад она умерла от тяжелой болезни. Вместе они прожили почти 50 лет. Теперь сын, дочь и внуки - утешение Владимира Сагидовича.
В августе 42-го Охтовы, живущие в Бесленее, приняли троих ленинградцев. В том числе и Катю Иванову, которая впоследствии стала Фатимой Охтовой. Катя-Фатима была единственной девочкой из того обоза.
Александр Охтов вспоминает историю Кати: "Ее отец ушел на фронт в первые же дни войны и вскоре погиб. У Кати были еще брат и сестра. Вскоре мать умерла от голода".
За день до смерти мать попросила детей, если она умрет, никому об этом не говорить, а спрятать ее в коридоре за занавеской. Она хотела, чтобы дети пользовались ее хлебной карточкой.
Но дети этого не сделали..
А в 42-м Катю удочерили Щаща и Абдурахман Охтовы.
Катя-Фатима вышла замуж за Нуха Гукова, родила пятерых детей. К ее счастью после войны нашлись ее брат Валентин и сестра. Евгения. Единственные, кто выжили из обоза. По дороге в Теберду их приютили в станице Новоисправненской. Валентин вырос, вернулся в Ленинград, встал на ноги, и стал звать сестер. Только они не поехали. Слишком вросли в эту землю ставшую родиной их детей казачка Евгения и черкешенка Фатима
"Все принятые в черкесские семьи дети оказались благодарными детьми. Они все оставили о себе хорошую память, - говорит Александр Охтов. – После войны в Бесленее остались еще два мальчика, которые не помнили своих фамилий, Саша и Витя. Их обоих приемные родители назвали Рамазанами".
У Рамазана-Саши Хежева, когда он учился в седьмом классе, умер отец. Парень тут же пошел работать и стал кормильцем для матери и двух сестренок. После армии он всю жизнь проработал в Бесленее шофером.
Рамазан-Виктор Адзинов рос хилым и слабым, и мать Кара ночи напролет сидела у его кровати. Когда Виктору исполнилось13, Кара неудачно упала, повредила позвоночник и после этого 16 лет была прикована к постели. Все это время приемный сын ухаживал за ней: сам мыл, выносил на руках на улицу – на солнце и свежий воздух.
После смерти матери Рамазан нашел в ее личных вещах связку писем, адресованных ему. Из них он понял, что его родная фамилия Воронин, и что у него в Ленинграде живет родная старшая сестра, которая его ищет. Рамазан не осудил Кару за спря¬танные письма. Он понял, приемная мать просто очень боялась его потерять. А с сестрой Надей он все-таки встретился. И вскоре перевез ее к себе в Карачаево-Черкесию.
Лишь год назад в ауле смогли открыть памятник, посвященный матери-черкешенке. Первый памятный знак, больше похожий на могильную плиту, установили в канун 60-летия Победы – в 2005-м. На новый много лет собирали деньги по всей республике.
На нем надпись: "Посвящаем жителям аула Бесленей, принявшим в 1942 году и воспитавшим нас – детей блокадного Ленинграда".
И хотя сами жители аула Бесленей не считают то, что они сделали в годы войны для ленинградских детей, подвигом, нет сомнений – такой же памятник имеет полное право быть и на берегах Невы.
Источник:
