«Этот мир может быть прекрасным и безграничным, а может — маленьким и грязным. Выбирать — тебе».

Сказать, что знакомству с моей будущей женой я обязан волнам эфира, было бы попаданием в яблочко. О нет, мы не встретились в тонких телах, когда посещали архивы Ватикана. Мы оба еще были студентами, и нам было по восемнадцать лет... Она принимала участие в радиопередаче в тот самый момент, когда, изнывая от осенней скуки, я включил приемник. Я хорошо помню первое впечатление от ее голоса: боль повыше переносицы, густая пульсация в солнечном сплетении и онемение в лопатках. Следом появилось чувство отрыва от тела — подкосились ноги, и словно миллионы мурашек засновали под кожей рук; мир перед глазами стал плоским и серым, теряя признаки реальности. Я с трудом доковылял до кресла и провел там весь последующий час. Уже закончилась радиопередача, уже растаял ее голос, но я все так же полусидел-полуплавал в состоянии, мне еще неизвестном. В голове зарницей déjà vu пылала мысль, оборванная, словно струна, на самой высокой ноте: «Я знаю этот голос...»

Нашим Маякам — дошедшим и оставшимся.

Фары слепили.

Я никогда не думал, что можно так слепнуть от света автомобильных фар, стоя на обочине ночного шоссе. Машины одна за другой проносились мимо, сначала ослепляя, а затем обдавая гарью выхлопных газов.

Путешествовать автостопом в наше время очень тяжело: мало кто рискует остановиться, чтобы подобрать неизвестного человека в ночное время суток. Я не винил никого: мы все сетуем на зло, не задаваясь вопросом, откуда оно проникает в мир.

Августовские ночи были очень холодны, и я успевал промерзнуть до самых костей, пока находилась-таки добрая душа, чтобы подвезти. В основном это были простые люди на стареньких машинах — те, кто еще не успел зажиреть настолько, чтобы забыть значение пришедшей вовремя помощи. С такими людьми было легко говорить, они понимали мое затруднительное положение и запросто подвозили, принимая в оплату простое человеческое «спасибо». Я полюбил такие встречи. Глядя на этих небогатых людей, легко отмахивающихся от упоминания о деньгах, я чувствовал в сердце надежду, давно забытую надежду на то, что злу противится не так уж и мало. Наверное, именно в простоте легко принимать истину.

Поэтому меня немало насторожил «Volvo», вдруг остановившийся у обочины.

Руки дрожали в напряжении.
Тело двигалось с трудом.
Скалы были почти отвесны, но образ на Вершине манил Светом.
Израненные пальцы соскальзывали с ледяных уступов, но мы не останавливались.
Сколько времени было упущено внизу — кто знает?
Тысячелетия скорби легли в подножие горы — разве можно остановиться?
С болотных топей мы выходили сотнями.
Но плодородные черноземы долин привлекли многих — дальше пошла лишь половина.
Предгорья были суровы — многие поворачивали назад к долинам.
К восхождению приступили пятьдесят человек.