Нашим Маякам — дошедшим и оставшимся.
Фары слепили.
Филатов Андрей, 12 лет / из альбома "Борьба света и тьмы" с сайта ecostudio.ru
Путешествовать автостопом в наше время очень тяжело: мало кто рискует остановиться, чтобы подобрать неизвестного человека в ночное время суток. Я не винил никого: мы все сетуем на зло, не задаваясь вопросом, откуда оно проникает в мир.
Августовские ночи были очень холодны, и я успевал промерзнуть до самых костей, пока находилась-таки добрая душа, чтобы подвезти. В основном это были простые люди на стареньких машинах — те, кто еще не успел зажиреть настолько, чтобы забыть значение пришедшей вовремя помощи. С такими людьми было легко говорить, они понимали мое затруднительное положение и запросто подвозили, принимая в оплату простое человеческое «спасибо». Я полюбил такие встречи. Глядя на этих небогатых людей, легко отмахивающихся от упоминания о деньгах, я чувствовал в сердце надежду, давно забытую надежду на то, что злу противится не так уж и мало. Наверное, именно в простоте легко принимать истину.
Поэтому меня немало насторожил «Volvo», вдруг остановившийся у обочины.
— До Черкасс подвезете? — спросил я водителя.
Тот молча кивнул головой.
— Только у меня нет денег.
Водитель повернул ко мне лицо и усмехнулся на удивление мягко:
— Садись.
Салон был отделан кожей и пах респектабельностью — естественно, такому человеку мои копейки ни к чему. Машина плавно тронулась с места и покатилась все быстрее, уверенно набирая скорость. Шоссе подрагивало впереди, светлым языком вытянувшись в свете фар.
— К кому в Черкассы? — спросил водитель.
— К знакомой, — ответил я. — К хорошей знакомой.
— Угу.
Машина бесшумно неслась вперед, слегка покачиваясь на неровностях дороги. Закрывая веки, я подумал, что еще никогда не путешествовал с таким комфортом.
Знакомая… Я не соврал водителю: мы действительно были просто знакомыми. Когда-то, в институте, я был влюблен, но любовь моя была безответна, и мы остались друзьями. Даже сейчас я ощущал покалывание в груди, ловя в памяти отголоски давно минувшего.
Машина бесшумно неслась по шоссе… О нет, я не возвращался в свое прошлое. Просто одному человеку была нужна моя помощь. Одному человеку, к которому звала меня знакомая.
— Как звать?..
Веки были тяжелы и непослушны.
— Как звать, говорю? — усмехнулся водитель.
— Сергей. Простите, я уже несколько суток на ногах…
— Что ж не автобусом?
— Обворовали.
Деньги увели по моей глупости — предчувствие опасности было достаточно сильным, однако волнение, проникшее из прошлого, рассеяло внимательность.
— Дорога, знать, тебе знакомая, если так спешишь.
Я не ответил. Волнение — это простой рефлекс старых чувств.
— Меня зовут Александр. Называй меня на «ты».
Я кивнул. Голова была тяжелая, и глаза слипались, но я все же присмотрелся к водителю внимательнее — он был богат, но неравнодушен.
Он почувствовал мой взгляд и повернулся. Хорошие глаза — как умудрился в богачи записаться? С такими глазами нужно быть непризнанным писателем.
Я откинулся на спинку кресла… Большие у него задатки, взять хотя бы, что не побоялся на дороге остановиться. А задатки свои реализует неправильно, уже просматривается болезнь легких. Воспаление что ли?..
— Поспи, — понял мое желание Александр. — До Черкасс еще часа четыре.
Инна… девушку из института звали Инна. Она очень гордилась своей внешностью и мало думала о своем внутреннем мире. Но ведь и я тогда был другим: непроснувшиеся накопления; непройденные экзамены, которые могли бы разбудить накопления; недостаток опыта, который помог бы пройти экзамены, — тогда я искал Истину в земной любви.
Когда нам вручили дипломы, я проводил Инну до общежития и сказал, что она всегда может обращаться ко мне за помощью и я всегда помогу ей, чем смогу. А когда она спросила, почему я так добр к ней, я ответил, что люблю ее.
После этого мы и попрощались, как я думал, навсегда. Но позавчера меня позвали к телефону, и ее голос попросил о помощи.
Настоятель монастыря внимательно выслушал меня и отпустил. Хотя этот зов о помощи мало чем отличался от многих других, его глаза уловили все, мною не досказанное. Да и я понял все, о чем он хотел молчаливо предупредить меня. Послушникам я не сказал много; впрочем, они привыкли к моим периодическим исчезновениям…
— Подъезжаем, — сказал Александр, заметив, что я уже проснулся и кручу головой.
Я повернулся к нему, чтобы поблагодарить, но замер на полуслове. Как же я не разглядел этого ночью?.. У Александра был рак.
— Ты словно привидение увидел, — холодно сказал Александр.
Я с трудом отвел взгляд от изъеденной дыры в его легких и тяжело сглотнул. На лбу выступила холодная испарина, руки дрожали. Сказать?
— Говори, — словно прочел мои мысли хозяин «Volvo».
Ох, и силища у него. И такой потенциал — в бизнес… Я снова сглотнул.
— У тебя рак.
— Знаю.
— Жить осталось недолго.
— Знаю.
— Отчего рак, знаешь?
— Много курю.
— Нет, не поэтому.
Александр сильно удивился, я почувствовал его реакцию. А он почувствовал реакцию мою.
— Ты чувствуешь реакции людей.
Молчанье. Кивок.
— Бизнес идет хорошо, потому что просчитываешь прекрасно. Предугадываешь интриги, умело подбираешь кадры.
Молчанье. Кивок.
— Жена у тебя хорошая. Красивая, но любит не только себя. Хозяйка примерная, и мать из нее получилась заботливая.
Кивок. Без предварительного молчания — это уже что-то.
— А вот помрешь — что из этого с собой заберешь?
Александр внимательно осмотрел меня. Я не прятал взгляд.
— Заберу уверенность, что дети мои будут жить хорошо.
— Хочешь сказать — богато?
Кивок.
— Но богато не значит хорошо.
Молчание. Вопрос:
— Да ты что — священник что ли?
Чутье, однако…
— Священник, и что с того?
— А то, что говоришь о том, чего не понимаешь.
Я сжал челюсти. Плохой из меня священник, если приходится прибегать к жестокости:
— Но рак-то у тебя.
Челюсти сжал Александр:
— Потому что курю много.
Я снова повернулся к нему:
— Сам в это веришь?
Желваки долго играли на его челюстях. Затем он притормозил у обочины, совсем рядом со знаком «Черкассы». Вышел. Хорошо — я уже думал, что меня выставит. Я вздохнул и вышел следом.
— Смотри, — Александр указал на машину. — Это средство передвижения для меня глупого, заработанное неправедным, как ты думаешь, путем. А ты, такой умный, голосуешь на дороге ночью, подвергаясь опасности насильственной смерти. Разве это не показатель?
Я посмотрел на машину:
— Это не средство передвижения, Александр. Это твоя неизданная книга.
Его лицо дернулось, как от боли, — стало быть, я угадал и с его предназначением.
— Но ведь и книги пишутся ради денег.
— Книги пишутся ради творчества. Деньги даются лишь под конкретные цели.
— Но мне деньги даны. Значит, есть и цель.
Я покачал головой:
— Ты взял деньги самостоятельно, насилуя при этом свой Дар.
— Я просто умело веду бизнес, потому…
— Потому что слышишь внутренний голос лучше своих конкурентов, — я перебил его намеренно жестко. — Но ты ведь не задумывался, что, созидая прекрасное произведение и предугадывая действие конкурента, ты используешь одну и ту же Силу — ту, которая дана тебе. Только в одном случае ты возносишь Дар в ладонях своих, и Дар сияет в лучах солнца, а во втором случае ты вытираешь о Дар свои ноги.
— Да какой Дар, что ты несешь?! Какая Сила?! Я умелый бизнесмен, а не колдун!!! Дернуло меня остановиться…
Я перевел дыхание: спасибо Тебе за подсказку.
— Ну так объясни это. Объясни, как именно тебя дернуло остановиться — ночью, непонятно рядом с кем. Многих ли ты подвозил за последний год?
Александр нахмурился. Хорошо.
— И вот ты едешь и ни с того ни с сего останавливаешься именно возле одиноко голосующего священника. А я ведь даже в сутану не одет.
— Ты видишь в этом руку Божью? — усмехнулся Александр.
— Неужели Ее не видишь ты?
Александр зашелся глубоким кашлем. Как хорошо! Какая сила в Центрах, как она жаждет пробуждения! Услышь ее, Александр… услышь ее… услышь…
Александр облокотился о машину и неотрывно смотрел на меня. Я тоже неотрывно смотрел на него.
— Бог никогда не является людям. Он слишком ценит данную нам свободу выбора. Но Он проявляется в каждом стечении обстоятельств, всячески подсказывая направление к Пути истинному.
Александр сглотнул:
— Почему я слышу твои мысли?
— Потому что ты хочешь услышать Свет. Конечно, не мои мысли есть Свет, но Свет есть в моих мыслях.
— Я хочу… вернуться к бизнесу, — очень устало сказал он.
Я улыбнулся:
— Стремления последних пятнадцати лет не в силах перечеркнуть накопления тысячелетий. Не я призываю, но в моих устах ты слышишь Зов. Не я указываю дорогу, но Рука, которую ты утерял, коснулась тебя через встречу со мной.
Александр присел около машины, заходясь кашлем и прижимая руку к груди.
— Почему так больно? — спросил он.
— Стремления последних пятнадцати лет не в силах перечеркнуть накопления тысячелетий, — повторил я.
Он долго кашлял, потом с трудом поднялся на ноги.
— Что теперь?..
— Теперь ты сделаешь свой выбор. Ничего не нужно говорить мне… Единственный язык, которому доверяют Высшие, — это язык человеческих действий.
Я оглянулся на знак «Черкассы».
— Наверное, я пройдусь до остановки пешком… Мелочь у меня найдется.
— Постой… Сергей, — Александр с трудом вспомнил мое имя.
Хорошо.
— Ты ведь священник… как найти тебя?
— Да, я священник, — я улыбнулся ему в ответ. — Но Тот, Кого ты ищешь, может быть найден лишь в тебе самом.
Я долго шагал по шоссе, но его машина так и не обогнала меня. Хорошо!!!
Центр города почти не изменился, я легко вспомнил, как добраться до нужного дома. Думая о прошлом, я ни капли не жалел, что все получилось именно так. Если бы Инна полюбила меня в ответ, все мои силы оказались бы применены совсем не к духовным поискам. Какие ценности наполнили бы мою жизнь? Лучше оплачиваемая должность, лучшая квартира для семьи, лучшая машина для детей. Поместилась ли бы в этом мире беседа с бизнесменом Александром? Теперь я понимал иллюзорность счастья, о котором некогда мечтал, — но почему же так колотилось сердце?
Через месяц после вручения дипломов на улице меня встретил настоятель монастыря, которому предстояло стать моим домом. Он сказал, что Дар, который дан мне, принадлежит людям. Я тогда еще имел глупость поправить его, сказав, что мой Дар принадлежит только Богу. Какие же это были далекие времена!
С мамой случилась истерика, но мое решение было непреклонным.
Какую роль сыграла Инна в принятии решения? Естественно, если бы наши с ней отношения сложились иначе, по-другому сложилась бы и моя жизнь… Я предпочитаю думать, что полюбил Инну именно потому, что любовь моя была обречена на безответность.
Монастырь был истинным. В нем не было места порокам, наполнившим современную церковь. Далеко не каждый мог попасть в этот монастырь, хотя покинуть его мог каждый в любое удобное для него время. Ежедневный физический труд давал представление о ценности свободного времени, а обилие книг в монастыре давало свободному времени применение.
Три года спустя меня направили в духовную семинарию, где я и встретился с Наставником моего Наставника. Мурашки бегали теперь по коже при мысли о том, что этого всего могло бы не быть.
— Привет, — Инна открыла мне дверь и легко поцеловала в щеку. — Спасибо, что приехал.
Будто не пятнадцать лет пролетело. Хорошо, что Инна говорила без манерности: терпеть этого не могу. Я тоже легонько поцеловал ее в ответ и пожал руку ее мужа — рукопожатие у него было сильное.
В квартире неприятно пахло страхом. Инна провела меня на кухню, сказав, что днем дочке стало легче и сейчас она спит. Дрожащей рукой Инна налила мне чаю — больше всего в квартире боялась именно она. Это был особый вид страха — материнский… его отложения всегда граничат с самопожертвованием.
Дочка спала в комнате. Я чувствовал мужа Инны (никак не мог припомнить его имя) стоящим возле кровати. Мысленно потянулся в детскую, но с выдохом вернулся назад: стены комнаты были словно исполосованы отложениями ужаса.
— Вам нужно ежедневно проветривать квартиру и окуривать ладаном места, где начинаются приступы. Ежедневно читайте вслух Евангелие. Что именно, сами выбирайте; главное — читайте вдохновенно. Будет лучше, если сможете читать в один голос и нараспев. Еще нужно…
— Сережа, — перебила меня Инна. — Я думала, ты поможешь нам.
— Я попытаюсь, Инна, но для этого вам придется делать то, что я говорю. Еще нужно убрать из дома все вещи, изготовленные из золота. Это очень важно.
Я указал на ее золотые серьги. Не смог заставить себя упомянуть о ее обручальном кольце… Плохо: никакие отголоски мешать не должны. Собрался с силами, сказал про кольцо. Инна посмотрела на меня настороженно, но кольцо сняла. То же сделал и ее вошедший на кухню муж, вспомнилось его имя — Саша, как и у бизнесмена. Может, ночная встреча была добрым знаком?
— Дядя, ты кто?.. — маленькое заспанное личико показалось из-за Сашиной спины.
Плохо она выглядела. Очень плохо.
— Я — дядя Сережа.
Я поманил девочку пальцем, и она послушно подошла ко мне. Аура была словно когтями изодрана — никогда такого не видел. На самом дне воспаленных глаз метался страх… С содроганием я подумал про полосы на стенах детской комнаты: это были следы ее собственных взглядов, пылающих ужасом во время припадков.
— А тебя как зовут?..
— Леся…
Страх в ней на мгновение вспыхнул сильнее — значит, приходящие элементалы используют ее имя. Да и вопрос — элементалы ли приходят?
— Сильная порча, — сказал я Инне. — Очень сильная.
— Евангелие есть? — спросил я Сашу.
Он кивнул, взял дочку за руку и без лишних вопросов вышел из кухни. Через минуту его голос донесся из детской… молодец муж у Инны. С огромным трудом я улыбнулся побелевшей Инне: только паники нам не хватало.
— Рассказывай про дочку. Больше всего меня интересует, что в ней необычного, не такого, как у всех детей.
Инна проглотила комок в горле и с трудом начала, не замечая даже бегущих по щекам слез:
— Леся всегда была не от мира сего. Легче перечислить то, что у нее было, как у всех. Когда другим читали сказки, она потребовала Библию. Больше всего любила слушать Евангелия, Псалмы и первые главы Бытия. Некоторые из Псалмов знает наизусть и иногда напевает на всевозможные мелодии. Много рисует.
Я попросил ее рисунки, а когда Инна принесла их, увидел именно то, что и ожидал: сплошные абстракции, органичные переходы цветов — определенные художественные способности сразу бросались в глаза. Но главным в рисунках было именно невидимое — отложение психической энергии на листах бумаги. Так, взрослый мог посмотреть рисунок, пожать плечами и отложить его, даже не задумываясь, почему прочистился заложенный до того нос. Потенциал девочки был многократно выше моего, но наведение такой сильной порчи сейчас все равно не оставляло ей шансов.
— Зачем все это, Сережа? — Инна изо всех сил пыталась сдержать рыдания.
— Значит так, — я залпом выпил чашку чая. — Леся очень одарена. В зависимости от того, что ее будет привлекать больше, она сможет стать художницей или поэтессой. Судя по всему, роль ее очень велика — она будет одним из тех творцов, чьи произведения внесут в массы очищение некоторых понятий, сейчас смешанных с отвратительной грязью. Труд это тяжелый, но, судя по Лесиному потенциалу, для нее вполне реальный. Естественно, некоторым тварям такой план не представляется привлекательным, поскольку их существование базируется на одном только человеческом невежестве. Происходящее сейчас испытание — самое страшное в жизни Леси, потому что Тьма ударила изо всех сил. Если Леся устоит, никто ее уже не собьет с ног.
Инна непонимающе смотрела на меня. Я не отводил взгляд:
— Вне зависимости от того, веришь ты в это или нет, Бог и Дьявол существуют. Как существуют ангелы и демоны.
Инна не стала противиться моим словам: пережитое помогло ей.
— Но если ангелы существуют, почему они допускают такое?
Мне стало больно. Что рассказать тебе, Инночка? Про Изменение Баланса сил падением Светозарного Ангела? Про то, что условия Земли не являются типичными для развития человека? Про то, что демоны направо и налево пользуются стихийными силами, а ангелы, в основном, гасят за ними беспорядки стихийных возмущений? Как ответить на твой вопрос, женщина из моего прошлого?
— Хотя, я же нашла тебя…
Инна налила себе чашку воды и сделала пару глотков.
— Значит, ты предполагаешь, что один из… демонов прилагает усилия к уничтожению Леси.
Я кивнул, думая о том, что Инна очень мужественна, и Саша очень мужественен, что у каждого из них непростое прошлое за плечами, раз так стойко принимают они мучения своего ребенка…
Этой ночью у Леси вновь начался приступ.
В считанные секунды она скатилась с кровати, изгибаясь телом так, что, казалось, вот-вот сломается пополам. На ее губах выступила зеленоватая пена, а из носа хлынула кровь. Ее дыхание то и дело прерывалось, чтобы потом легкие начинали работать, как изодранные кузнечные мехи. И хотя я сразу же бросился к ней, она успела расшибить себе затылок, с бешеной силой колотясь о пол. С трудом втиснув под ее голову подушку, я надавил на ее лоб и попытался поймать своим взглядом ее мечущиеся зрачки… Поймал. Вгляделся в клубящуюся внутри тьму и прокричал туда что было мочи:
«Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних.
Хвалите Его все Ангелы Его, хвалите Его все воинства Его.
Хвалите Его солнце и луна; хвалите Его все звезды света…»
Давай, малышка, услышь мой голос, ты же любишь этот псалом, услышь его во мгле, услышь его, услышь… Клубы тьмы, вы не властны, ибо пришло Слово, и вот оно перед вами, и разрезаны будете Его Мечом. Отступите, говорю, ибо Меч уже занесен!!!
«… Хвалите Его небеса небес, и воды, которые превыше небес.
Да хвалят имя Господа, ибо Он повелел — и они сотворились.
Поставил их на века и веки; дал устав, который не прейдет.
Хвалите Господа от земли великие рыбы и все бездны,
Огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его…»
Услышала… молодец, Леся… ты не одинока во мгле, уже нет — потому что рядом рука. Возьмись за нее, помоги мне, молодец, конвульсии уже ушли, ты уже дышишь, и тело твое напряжено в борьбе немыслимой. Возьмись за руку… молодец, смелее, смелее… одиночества больше нет, малыш, потому что одиночество — оружие темных. Но мы побеждаем, потому что мы сильнее одиночества; даже покинутые, мы не одиноки. Ибо с нами СВЕТ!!!
Леся обмякла в моих руках, ее голова с прилипшими ко лбу прядями откинулась назад. Но я успел заметить черную молнию, метнувшуюся от тела Леси в угол комнаты.
Сумрак сгустился там, не стало видно даже края шкафа. Крыльев не было, хотя многие сильные демоны не упускают шанса покрасоваться остатками своих изъеденных крыл.
Молния метнулась ко мне, железные когти вонзились в мои внутренности, а рычащий голос проорал мне прямо в ухо:
«И сказал я, будет агнец мой, и будет он мой, ибо я — князь князей и царь царей, и слово мое — огонь, а длань моя — железо. И отречется от агнца всякий, его желающий, ибо есть я, желающий его больше, тот, чья воля — огонь, и чей путь — железо. А не ушедший из под ступней моих стерт будет в пепел печной, ибо мельница моя — огонь, а жернова мои — железо…»
— Хвалите… — прошептал я сквозь цепенеющие уста, — Господа… своего…
Непослушная рука едва дотянулась до креста на шее, вспышка отобразилась в изумленных вертикальных зрачках, и все потекло куда-то, словно вода, убегающая в раковину.
Очнулся я часом позже, трясясь в лихорадке, с мокрым полотенцем на лбу. Попеременно меня бросало то в жар, то в холод. Искры ауры отражались в глазах Инны голубым и оранжевым, но никто, кроме меня, этого не видел.
— К окну… — прохрипел я.
Вдвоем с Сашей они подвели меня к раскрытому окну. Уже очень давно я не использовал дыхательных упражнений, но целесообразность… она говорила, что время пришло.
— Что это было? — зубы Инны стучали сильнее, чем мои. — Что приходило к тебе?
Судорогой рванулась моя рука к нательному кресту на шее, но… креста не было. И тут неожиданная догадка качнула мое тело: еще со времен духовной академии я перестал носить нательный крест, поднявшись над этапом защитных амулетов. Крест может быть найден только внутри, в то время как снаружи рука нащупает фетиш. Ведь вспомогательные средства указывают именно на недостаток веры. Истинная вера не нуждается даже в словесных формулах, чтобы стать проводником могущественной Энергии.
— Инна… — я постарался успокоить дыхание. — Что ты видела перед тем, как я упал?
Инна сглотнула:
— Что-то пыталось убить тебя. Оно было ощутимо скорее кожей, нежели зримо. Оно бросилось на тебя из угла комнаты и схватило тебя. А потом ты сложил руку перед грудью, словно держа что-то, и это нечто ярко вспыхнуло — словно фотовспышка. По форме оно напомнило мне крест. А потом ты упал… Сергей… это был…
Солгать? Сказать правду? Я не знал всей правды, но именно поэтому не стал лгать:
— Это был могущественный Демон, один из доверенных слуг Сатаны. Он даже говорил от имени Сатаны. Я никогда не встречался с ним, а он никогда не слышал обо мне. Я не слышал даже о книге, строки из которой он цитировал.
Радовали две вещи. Во-первых, ему тоже нужны были словесные формулы. А во-вторых, Светлые высокого уровня поддержали Лесю, вложив терафим астрального уровня в мою руку.
Инна молчала, и я продолжил:
— На Лесе не порча и не сглаз. Некто — кто именно, я пока не знаю, — принес Лесю в жертву Тьме. Не на земном плане — поэтому это действие не требует физического убийства, но оттого оно еще отвратительнее. И теперь Тьма посылает своих солдат, чтобы забрать то, что принадлежит ей. Ты говоришь, это продолжается уже около недели, постепенно ухудшаясь?..
Инна кивнула.
— Значит, уже неделю эта маленькая девочка сопротивляется натиску все более и более сильных демонов.
— И ты… называешь… это… испытанием?.. — по слову выдавила Инна, прикрыв рот ладонью.
— Это Армагеддон! — чуть не крикнул я. — Это Армагеддон твоей собственной дочери! Борьба Света, клином сошедшегося в ней с кольцом окружившей ее Тьмы. Но в этой борьбе она не одинока: ведь здесь я, здесь Свет, здесь вы с Александром. И только одно может сломить сопротивление — если здесь появится отчаяние. Стоит поверить в Темную силу или Светлую слабость, и вы потеряете дочь, а мир потеряет Архата. Судьбы поколений всегда вершатся отдельными людьми. И отдельные люди должны страдать; иначе, как поколения смогут жить счастливо?
Я смотрел на разгорающийся горизонт.
— Присланный Демон со мной не справился. У нас есть время до темноты, пока Темные подтянут новые подкрепления. Так вы сражаетесь за Лесю?
Саша подхватил рыдающую Инну:
— Мы с тобой.
Я немного перевел дыханье:
— А я с вами.
Я оставил семью Инны в недавно построенной церкви. Место было хорошее: церковь построили на древнем святилище и отложения «молитв» новых прихожан еще не успели затмить свет прошлого.
Священник беспокойно метался между нами, и лишь когда я попросил его поставить свечи во все светильники, дар членораздельной речи вернулся к нему.
— А кто заплатит? — застонал он.
Я резко обернулся, и чувство гнева родилось во мне впервые за многие годы.
— Ты ведь поставишь свечи? — спросил я тихо.
— Да как ты сме…ешь? — икнул священник. — В храме-то Божь…ем.
— Не надо, Сергей, — прервал меня Саша. — Я заплачу.
Я помолчал секунду, а потом благодарно кивнул ему, направляясь к выходу. Как я собираюсь сражаться с Темными, если гнев прорезает меня?..
В центре города я купил карту Черкасской области.
Прядь волос Леси, слова молитвы, оседающие на кончиках пальцев живительной росой, — раньше за это сжигали на кострах, а теперь ни один человек не обращал внимания. Ну стоит себе человек у забора, шепчет что-то под нос, рукой над картой водит… вспоминает, наверное, где машину припарковал.
Дом, где свершилось жертвоприношение, находился рядом — совсем непримечательный частный дом с приветливой хозяйкой, про которую никогда не подумаешь, что она ведьма. Она была удивлена приходу незнакомого человека, но радушно пригласила в дом. Комнаты были внешне непримечательны, хотя запах темных месс пропитывал их насквозь. На темные иконы, стоящие в углах, было страшно смотреть. Хозяйка была слаба: она даже не различила мою принадлежность — тем более, тонкое жертвоприношение она совершить не смогла бы.
— Кто принес в жертву Лесю? — спросил я ее тихо.
Ведьма не сразу поняла, о чем я говорю, но спустя секунду-другую улыбка превратилась в оскал злобной досады. Я ожидал, что она начнет лгать и оправдываться, но она поступила проще: схватила со столика нож для резки бумаги и вся вложилась в удар, покрывший расстояние между нами. Благо, сработали рефлексы — с резким выдохом я развел руки в стороны, вытянувшись, словно струна, и Крест святым Огнем вспыхнул во мне. Расплавленный металл ножа брызнул ведьме на руку. С криком она отскочила назад. В комнате противно завоняло средневековьем. Я попытался развеять не вовремя нахлынувшие воспоминания. Слава Богу, ведьма была слаба и не сумела воспользоваться моим замешательством. Я приковал ее испуганный взгляд своим и спросил тихо:
— Кто?..
Некоторое время она хрипела, пытаясь сопротивляться, а потом глухим голосом, как бы не принадлежащим ей, ответила:
— Мы. Слуги его. Рабы его. Мы. Мы. Мы. Легион.
Я оставил ее стоять, как статую, и пошел на кухню за водой. Набрал стакан и прочитал над ним «Живущий под покровом Всевышнего под сенью Всевышнего покоится…» Затем вернулся в комнату и окунул пальцы в воду.
— Нет… — едва слышно выдохнула женщина.
Я помазал ей водой чело и сказал:
— Крестишься в рождение новое, ибо грехи твои искуплены быть могут.
Когда я убрал руку с ее лба, бывшая ведьма повалилась на пол и одновременно с этим глухо треснули висящие в углах комнаты иконы.
— Да поможет тебе Господь, — сказал я, имея в виду муки, через которые предстоит пройти женщине.
Полная амнезия даст ей шанс не повторить ошибки, хотя накопления ее неутешительны.
Я уже направлялся к выходу, когда из дальнего угла комнаты донеслось:
«И кто будет мутить паству мою словами и деяниями неверными, тот будет низвергнут в пучину гнева моего, ибо слуги мои — под крылом моим».
— У тебя не осталось крыльев!!! — что было сил заорал я в угол комнаты, но темная волна рванула оттуда, развернула меня вниз головой и припечатала к стене в форме перевернутого распятия.
Темные были сильны в первом броске, но не смутившиеся этим всегда побеждали. С хрипом воздух вырвался из моих легких, но уста все же сложили слова:
«И взглянул я, и вот, дверь отверста на небе…»
Власть Демона понемногу начала соскальзывать по рождающейся из сердца броне, и я продолжал все вдохновеннее:
«…и прежний голос, который я слышал, как бы звук трубы, говорившей со мною, сказал: взойди сюда и покажу тебе, чему надлежит быть после сего…»
Демон продолжал читать из своей книги, но я подавлял его. Я был сильнее — моя сила была в крыльях, которые рождались во мне, слабость же Демона была в крыльях, которые он уже потерял. Сила, прижимавшая меня к стене, ослабила хватку и постепенно исчезла. Я был на ногах лицом к лицу с Демоном.
«И тот час я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий;
И сей сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом напоминая смарагду;
И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облачены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы…»
Демон пятился от меня, но я держал его всей своей решимостью, всей силой своего духа и всей силой Духа, вошедшего в меня.
«Не отпустить, — билось в моей голове, — удержать».
Демон допустил ошибку, придя ко мне. В самонадеянности он решил, что без терафима на моем теле он победит, но не принял во внимание, какие именно накопления разбудила во мне наша ночная схватка. Когда я атаковал ведьму, Демон узнал меня, но он ошибся, бросившись ко мне, а не к беззащитной Лесе. Теперь я разил его Светом, проводником которого я стал. Еще немного… еще… еще…
Ты предал Свет, прими же его достаточно.
Ты восхвалил Тьму, но не дам тебе отползти в нее.
Твоя сила — в чужой разобщенности, но Единение противопоставлю тебе…
Я все-таки отпустил Демона. Целесообразность подсказала, что я достаточно обессилил его и напасть на Лесю он уже не сможет. А силы были нужны мне для ночной обороны.
Начиная с сегодняшнего дня, когда Леся вошла в святое место, тропа, проведенная к ней жертвоприношением, будет зарастать, повреждения ее тонкого тела будут заживать, и Тьме будет все тяжелее завладеть ею. Сатанисты понимали это не хуже меня, и сегодняшняя ночь была их последней надеждой: к завтрашней ночи они, конечно, подтянули бы большие силы, но приехал бы и мой Наставник, который уже почувствовал напряжение неслыханное.
Было около одиннадцати, когда я добрался до церкви.
— Наконец-то! — встретило меня духовное лицо. — Забирайте своих друзей и уходите из церкви. Мы закрываемся.
Я прошел мимо, будто и не слышал его слов, и сказал, обращаясь к Инне и Саше:
— Сдвиньте скамейки перед алтарем, как в католических соборах, поставьте их в три ряда и сядьте в центре.
— Сын мой, — обратился ко мне церковный настоятель. — Ты забыва…
— Забываешься ты, — прервал я его. — Ты забыл Отца нашего, променяв Его на злато. Ты забыл, что есть милосердие и сострадание, ты забыл Христовы слова, что церковь есть Храм Божий, а не вертеп разбойников.
Священник замер, как бы не веря своим ушам, а потом принялся лихорадочно осыпать меня крестами.
— Но мы в настоящей беде, — сказал священнику Саша, стиснув рукой мое плечо. — Нам действительно необходимо остаться в церкви, чтобы молить Господа о помощи.
— Ночью?.. — изумился священник. — Приходите завтра, и молитвы ваши будут услышаны. А ночью я никак не могу оставить вас в церкви, потому что отвечаю за нее и за все ценности, здесь находящиеся.
— Заприте дверь снаружи, — подсказал ему Саша. — Поверьте, в таком случае мы просто не сможем убежать с иконами, даже если бы и хотели.
Священник зыркнул на меня, и всем стало понятно, что долг перед ближним он закончил выполнять сразу же после прочтения вечерней службы.
— Я не могу… — развел он руками.
— Ты можешь… — поправил его я и указал на иконостас.
Он посмотрел туда и обомлел: из глаз икон медленно текли слезы. Мерцающими полосками они скользили по иконостасу и сливались в радужные лужицы на полу.
— Нам очень нужно остаться в церкви, — сказал ему Саша.
Священник вздрогнул от его слов, словно от электрического тока, и еще раз сглотнул.
— Но церковь… я закрою… — выдавил он.
Я повернулся к иконостасу. Плакали все иконы, слезы текли все быстрее. Битва предстояла страшная.
Священник все не унимался и говорил, что тут есть дверца, и что в случае надобности он мигом окажется в помещении, и чтоб мы не думали, что он позволит… Саша кивал ему в ответ, мягко выпроваживая на улицу.
Мне было жалко современную церковь: познавшая некогда Свободу, она избрала в конце концов рабство.
Я вздохнул, успокаивая колотящееся сердце. Токи действительно были тяжки. Но там, где клубятся тучи, сверкающе рождается молния. Собравшись, я подошел к первому светильнику и, сложив руки перед грудью, начал читать послание Павла к Евреям. Слова вибрировали в воздухе, оседая на светильнике, на чашечках подсвечников, на фитилях свечей. Они пропитывали своим звучанием свечной воск, проникали в него все глубже и глубже — сквозь Землю, Воду и Воздух.
На словах «Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя…» вспыхнула и ярко загорелась первая свеча; почти сразу за ней — другая; а потом — по одной на каждый стих послания.
Закончив читать его, я приступил ко Второму Посланию к Тимофею, и на моих любимых строках о воинах Христовых свечи зажигались по две на стих… Их язычки колыхались в такт произносимым словам, слова наполнялись пришедшим изнутри Огнем, и Огонь напитывал все помещение.
Закончил я вторым посланием к Коринфянам, и когда очередь дошла до слов «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святого Духа со всеми вами. Аминь», все свечи были зажжены.
Став в середину второго ряда скамеек, я раскинул руки в стороны, обращая свое лицо к Святому Духу, запечатленному на потолке в форме голубя. Я не обращал внимания на технические огрехи в изображении: на потолке была лишь краска, а Дух я искал в Сердце. Слова, вышедшие из Сердца, всколыхнули все помещение еще до того, как голосовые связки оформили их в звуки:
«Не собирайте себе сокровище на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут;
Но собирайте себе сокровище на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут;
Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше…»
Слова неосязаемо проникали из моей груди к светильникам, и огоньки свечей подрагивали, ритмично вытягиваясь вверх и приседая вниз.
«Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и Маммоне …»
До меня донесся изумленный вздох Инны и слова Леси, испуганно читающей «Отче Наш»… Не бойся, маленькая, не бойся. Стихия эта страшна лишь для тех, кто не вмещает понятие жертвы. Ты приняла жертву, рождаясь в этот мир, чтобы учить; ты оставила Единение Девачана ради того, чтобы принести его в себе на землю и раздать людям… Огонь — твой друг и защитник: ведь и Он сошел с Небес… Он облекся в одежды Воздуха и Воды, и даже Земли, ради того, чтобы сотворить Жизнь. Он ли не поймет тебя?..
Шесть рук родилось во мне, шесть спиц одного колеса. Шесть зажженных светильников вздрогнули, огонь свечей вытянулся почти до потолка, и светильники последовали за Огнем, оторвавшись от пола комнаты. Медленно парили они, становясь в вершины Соломоновой Звезды, созидая Защиту, Крепость, которую не пробить Тьме.
«…Итак, не заботьтесь и не говорите: “что нам есть?”, или “что пить?”, или “во что одеться?”
Потому что всего этого ищут язычники и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом.
Ищите прежде всего Царства Божьего и правды Его, и это все приложится вам».
С глухим стуком парящие в воздухе светильники опустились на пол, каждый заняв положенное ему место.
Было уже поздно. Только сейчас я понял, что читал из Матфея не пять-десять минут, а несколько часов, которые свернула во времени наполнявшая комнату Сила.
Я присел на скамейку и вытер со лба пот. Но долго отдыхать мне не пришлось, потому что сатанисты, стоявшие снаружи, уже долго ждали спада Пульсации. Ставни с окон они сняли раньше, теперь же со звоном выбивали сами окна и лезли внутрь. Они… рабы… предатели… Легион.
Первыми пошли местные идиоты, жаждущие подвигов во имя Тьмы.
— Отдай агнца нам… — прохрипел один их них.
Я не дал ему договорить:
«…И во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы СЖЕЧЬ их…»
Леся испугано вскрикнула, когда пламя свечей ближайшего к окну светильника вспыхнуло струей огнемета и, следуя движению моей руки, метнулось к сатанистам. Их вопль был недолгим. Леся закричала снова, когда огромный язык пламени впитался в пространство, оставшись лишь на свечах горящими язычками. Я положил ей руку на плечо — и Леся чуть притихла. Инна обняла ее, крепко прижав к себе, а я успел сказать всего одно слово, прежде чем двери сорвало с петель.
— Молитесь, — сказал я, желая добавить «о страждущих, для которых у Господа время есть всегда», но грохот заглушил мои слова.
Должно быть, темные заложили под дверь взрывчатку — так их метнуло внутрь. А потом вошли они. Не пустоголовые фанатики с железными прутами, лезущие прямо на Соломонову Защиту, нет… Это были матерые волки, должно быть, специально приехавшие из Питера или из Москвы, главы орденов, не меньше. Их движения были плавны и уверенны, синхронность действий выказывала в них давних соратников. Они шли мягко, оттягивая большими пальцами цепочки с перевернутыми пентаграммами на своих шеях. Они двигались полукругом, и их темные молитвы оскаленными пастями выглядывали из-под капюшонов их черных ряс.
«И сказал он, — говорили они на латыни слаженно, — будете моей паствой, и я буду ваш пастырь, и имя мое будет именем вашим, имя Легион, имя числа 666. Отвергнутые миром, мною вы приняты».
Поле моего шестигранника, пару раз мигнув, начало гаснуть. Я сложил руки перед грудью и начал читать из Матфея. Слова давались тяжело, сатанисты давили своими вибрациями. Но где тучи клубятся, там молния сверкает.
«Вот Я посылаю вас, как овец среди волков: итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби.
Остерегайтесь же людей: ибо они будут предавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас.
И поведут вас к правителям и царям за Меня, для свидетельства перед ними и язычниками.
Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, что сказать, ибо в тот час вам дано будет, что сказать.
Ибо не вы будете говорить, но Дух Отца Вашего будет говорить в вас…»
Мы сражались равно. Они превышали меня числом, но вызванная в этот вечер Звезда была самой сильной из всех, которые я создавал.
Мы говорили, глядя друг другу в глаза, порождая вибрации словами, эмоциями, мыслями — преданные своей вере, положившие свои жизни ей во служение. И наши слова звучали почти в унисон, являясь в то же время такими разными, — словно свет солнца, льющийся на крону дерева, и тень от этой кроны на земле.
Мы сражались.
«Солдаты» было наше имя, и «война» было наше призвание. Мужество было нашим оружием, и вера была нашими щитами. Каждый выпад мы наполняли всем без остатка — безудержно, безоглядно.
«Свет!!! Свет!!! Свет!!!» — кричал я каждым звуком.
«Тьма!!! Тьма!!! Тьма!!!» — отвечали мне сатанисты.
Наши вибрации сталкивались, словно скрещенные мечи, и искры, способные породить миры, исчезали во взаимном погашении.
«Свет!!!» — кричал я.
«Тьма!!! — кричали сатанисты.
Я не чувствовал происходящего, но знал — им не получить Лесю. Они также ничего не чувствовали, но знали, что Агнец будет их. Когда две равные силы сходятся в одном поединке, исход может решить лишь ошибка. Ошибку допустили сатанисты, и когда заспанный поп ввалился через пресловутую потаенную дверь, они позволили себе отвлечься. Чуть-чуть… Совсем немного. Но, в то же время, достаточно. Через мгновение Пламя неимоверной напряженности уже пожирало их. Словно семена с одуванчика, срывало Оно их плоть, катило по полу, терзая и терзая, выполняя скопившиеся в нем за поединок указания. Последними расплавились темные пентаграммы — медленно просочились они сквозь пол вслед за душами своих хозяев.
Мои руки дрожали, ниже локтей я не чувствовал их. Ноги едва держали меня, огонь бурлил в каждом из центров, создавалось чувство, что я горел заживо. Но не кончена была битва, ибо в дверном проеме я увидел звериную рожу самого Сатаны.
Поп испарился, словно эфир, но разве можно было ожидать другого?
Я стоял, едва находя в себе силы, и смотрел ему в глаза.
Сатана не спешил нападать. Медленно протискивался он в дверной проем, и балки раздвигались в стороны, словно были сделаны из резины.
Паники не было. Не было даже страха. Ты — Сатана, и Преисподняя — твое место. Ты приходишь за спинами самых преданных солдат, но я — полумертвый и измученный — не отойду от тех, кто стоит за моей спиной. Не разумом мы побеждаем и не знаниями даже — всегда есть НЕЧТО высшее. Решимость — Вера — Огонь!!!
Пламя рвануло по позвоночнику, словно сжигая нервы, и давно слышанные слова вспыхнули во мне снова:
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю…»
Я помню эти слова, слышишь? И ты помнишь их. Мы оба были с Ним рядом, но я был среди учеников, а ты прятался в тени. Да, многие слова были другими; да, человечество изувечило Учение; но вне зависимости от этого я принимаю Свет каждый раз, когда возжигаю память Чаши, — потому что Свет изувечить никто не в силах. ДАЖЕ ТЫ!!!
— Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся, — вместе со мной сказала Инна, становясь рядом.
— Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут, — встал рядом с нами Саша.
— Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят, — в детском голосе Леси не было страха.
— Блаженны миротворцы, ибо они наречены будут Сынами Божьими, — сказал каждый из нас, и это были не четыре различных голоса, а один голос, состоящий из четырех.
— Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное. Блаженны и вы, когда будут поносить вас, и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на Небесах: так гнали и пророков, бывших до вас…
Мы говорили и говорили; и голоса наши летели; слова наши насыщали мир Светом; и не было в нас ничего, кроме Света. Мы не заметили даже, как печально усмехнулся Сатана, когда-то бывший Люцифером, Ангелом Света; как усмехнулся он и ушел прочь… Мы не заметили этого потому, что не до падшего ангела было нам. Взлетевшие в просторы заоблачные, где никогда не гаснет Свет, мы читали и читали из Библии. Мы читали давно утерянные людьми книги; мы читали места из рукописей, сожженных на кострах инквизиции; мы читали псалмы, которые так и не были написаны… Мы не изумлялись своему знанию: ведь время пришло и Святой Дух говорил в нас. Мы постепенно узнавали, что было в нас главным, и, держась за руки, отдавали ему себя без оглядки. Будучи разделены телами, мы объединялись душами. И Ангелы радовались, глядя на нас, потому что знали: что возможно для четверых, то возможно и для человечества…
Мы попрощались утром следующего дня. Листья начали желтеть, и, глядя на них, я с теплом думал о будущем. Я думал о том времени, когда ношение золота не будет представлять опасность; когда одержание не будет эпидемией; когда очистится и безмерно расширится сознание. Я думал о том, как придет Эра Огня; и не ожоговые палаты наполнятся, но места, откуда будет виден Рассвет. Я думал о том, что люди, осознавшие Смысл Единства, перестанут быть врагами.
Я думал об этом и верил в это, и вера моя светом отлагалась на листьях, которым предстояло не умереть, но впитаться в корни и вырасти снова. Я знал, что Эра Огня придет, и каждый из нас сделает все, чтобы Огонь был принят. Нужно найти в себе силы, обязательно найти силы, чтобы искренне любить Будущее. Чтобы ежедневно отдавать себя Будущему. Чтобы этим творить Будущее.
В бесчисленной смене сознаний,
В перерождении Древа Эонов,
В милосердии Беспредельности
Пламени зиждется весть.
Архат весть приносит с собою,
Чтоб жаждущих
Правдой утешить.
И чтоб, указав им на Сердце,
Сказать едва слышно:
Мы — здесь.
1999-2005.
