Там, Вверху

«Этот мир может быть прекрасным и безграничным, а может — маленьким и грязным. Выбирать — тебе».

Сказать, что знакомству с моей будущей женой я обязан волнам эфира, было бы попаданием в яблочко. О нет, мы не встретились в тонких телах, когда посещали архивы Ватикана. Мы оба еще были студентами, и нам было по восемнадцать лет... Она принимала участие в радиопередаче в тот самый момент, когда, изнывая от осенней скуки, я включил приемник. Я хорошо помню первое впечатление от ее голоса: боль повыше переносицы, густая пульсация в солнечном сплетении и онемение в лопатках. Следом появилось чувство отрыва от тела — подкосились ноги, и словно миллионы мурашек засновали под кожей рук; мир перед глазами стал плоским и серым, теряя признаки реальности. Я с трудом доковылял до кресла и провел там весь последующий час. Уже закончилась радиопередача, уже растаял ее голос, но я все так же полусидел-полуплавал в состоянии, мне еще неизвестном. В голове зарницей déjà vu пылала мысль, оборванная, словно струна, на самой высокой ноте: «Я знаю этот голос...»

Прошли дни, сердце понемногу успокоилось, забылась радиопередача, и осень сменилась весной.

Каждый, кто был студентом, помнит пору, когда безмятежность, словно пушкинский бес, испаряется от приближения даты, отмеченной в календаре черным крестом и словом «сессия».

Словно эритроциты, толкущиеся в человеческих венах, толпились мы в коридорах института. Давай — не зевай, у лектора пять пятерок на все курсовые! Кто смелее — вперед, троечники — до завтра! Куда пятишься?! Засунул голову — заходи сам!!!

Порой уловить хоть что-нибудь в этой суматохе было невозможно. Но все же, сквозь шум и гам творящих свое будущее людей, я однажды сумел различить ее голос. Как оказалось, мы учились в одном институте. Случайно или нет, но токи разных факультетов пересеклись около институтского сердца — ректората. Я замер как вкопанный: один за другим последовали незримые удары между глаз, в солнечное сплетение и по лопаткам — словно молоточком невропатолога. С полувздохом-полустоном я привалился к серой стене. Ноги ниже колен расплылись в одну желеобразную массу, и я еле нашел силы, чтобы обернуться.

Глаза. Из всего мира я видел одни лишь глаза. Серые, с прозеленью. Огромные. Испуганные.

Чьи-то руки подхватили меня и поволокли прочь от глаз. Я пытался обернуться. Глаза сочувственно смотрели мне вслед.

В институтском медпункте я подумал, что более идиотскую встречу с девушкой, мысли о которой подобны зарницам, представить себе сложно.

Миновала сессия, красный диплом стал на пять экзаменов ближе. Я гулял по городу, наслаждаясь теплом Солнца. Проходя мимо церкви у Холма Славы, я с удивлением отметил, что ее двери были открыты в такой ранний час. Обычно, отслужив заутреннюю, поп заводил свой «Мерседес» и приезжал назад лишь к вечерней, на весь день увенчав церковные двери амбарным замком — бог на замке, ключ у священника-завхоза. Однако сегодня... Я направился к церкви, с проснувшимся вдруг трепетом предвкушая запах ладана и потрескивание свечей.

В церкви было сумрачно, лишь усталые лучи солнца пропитывали собой запыленные окна. Одинокий женский силуэт виднелся возле иконы с Иисусом, и огонек свечи горел перед ним. Невольно я замер, словно споткнувшись, — настолько согбенной была женщина... Постояв в нерешительности, я попятился назад, уступая дорогу чужой боли.

Свет солнца ослепил меня на крыльце, я сглотнул — горло горело, словно внутренность печной трубы. Боль почти ощутимо лилась из церкви, овевая мою спину ледяными прикосновениями. Словно последний штрих гениального, но вместе с тем беспощадного художника, из церкви донесся тихий плач. Разрываясь между вспыхнувшим в сердце состраданием и страхом, холодящим его же, я вернулся в темноту помещения. Плач женщины перед иконой не был похож на рыдания; скорее, так плачут о самых близких людях, которых смерть забрала из мира, но не из памяти. Я не имел представления, что делать...

Плач вдруг стих, и женщина медленно обернулась ко мне. Переносица — сплетение — лопатки. Все повторялось, все повторялось из раза в раз... из... жизни... в... жизнь.

Мир уплывал, оставляя незыблемыми только ее перепуганные глаза. Я прислонился к дверному косяку, но и он ходил ходуном. Где-то очень далеко меня трясли за руку. Не она: она все еще стояла передо мной... правда уже ближе... ближе... еще ближе.

Мир вернулся двумя толчками — слух и зрение. За руку меня трясла одетая в чер-ное монашка, беспрестанно повторяющая одно и то же:

— С тобой все в порядке, сынок?.. С тобой все в порядке?..

— Да, да, — я забрал у нее руку.

— Извини, сынок, но церковь закрыта, — монашке и действительно было неловко. — Приходите с сестричкой на вечернюю...

Девушка уже шла к выходу, я в трансе последовал за ней.

— Может, за кого помолиться? — донеслось нам вслед.

— За нас, — тихо сказала девушка, но монашка не расслышала. Секунду спустя дверь церкви закрылась.

— Ты как? — вопрос долетел издалека.

— Жарко...

Огнем горело место между лопатками. Девушка вытерла слезы и повернулась ко мне. Глаза у нее были красные и усталые.

— Ты плакала, — я попытался пояснить, почему вошел в церковь.

— А ты чуть не съехал по дверному косяку, — было мне ответом.

Так я и познакомился со своей будущей женой. Ее звали Ира; ее не удивило мое имя — Ким; мы были ровесниками — таковым было наше первое свидание.

В тот день мы не говорили много, а просто сидели на скамейке в тени дерева напротив церкви и молчали. Даже когда отслужили вечернюю и к нам подошла та самая монашка, мы ничего не ответили ей. Благо, она и не спрашивала много.

Мне стало легче, лишь когда ночная прохлада остудила штопор в спине. А об Ире я судить не мог. Когда я проводил ее до подъезда дома, она догадалась, что Ким — это сокращенное от Евдоким, а я догадался, что у нее никто не умирал. На втором этаже горел свет, и мне стало необъяснимо хорошо от мысли, что ее ждут дома — там, вверху. Почему-то мне показалось, что многие несчастия преодолимы, пока горит этот неяркий свет, который привлечет внимание лишь тех, кто ищет его.

Ира никуда не уезжала в то лето, и каждый день мы проводили вместе. Между нами не было жеманности или маскарадов. Мы гуляли по городу, и, когда вечер овевал улицы прохладой, я обнимал ее. Это был очень простой жест, и эротических фантазий он не приносил — вместо иллюзий появлялось необъяснимое чувство успокоения.

Мы могли часами молчать, но пульсация в солнечном сплетении не стихала, пока Ира была рядом. Болезненные ощущения больше не появлялись, и со временем я привык даже к непродолжительному покачиванию мира при ее появлении.

Постепенно, конечно, мы разговорились, но раскованности это нам не добавляло, потому что между нами никогда не было закрепощенности. Все было очень просто и естественно.

С нашей встречи в церкви прошел уже целый месяц, когда однажды мы сидели на скамейке за черкасским Белым Домом. Время подходило к одиннадцати, я любовался заходящей яркой звездой. Как бывало часто, Ира уловила мои мысли, и ее рука протя-нулась по направлению моего взгляда:

— Это Антарес, Альфа Скорпиона.

Я благодарно кивнул и сказал, что эта звезда очень нравится мне. Сказал, что часто слежу за дугой ее движения — с момента ее появления в синеющем небе и до самого ее заката за ночной горизонт. Больше не сказал ничего — просто сидел и смотрел в ноч-ное небо.

Ира спросила меня, почему мне нравится Антарес, но я ответил, что не знаю. Я уловил ее быстрый взгляд, перед тем как она сказала тихо, что влюблена в этот сектор неба.

— Я очень люблю созвездие Скорпион, — добавила она, и непонятно откуда возникшее напряжение вдруг сгустилось между нами. — И лежащие рядом Весы, Змееносец мне нравятся тоже... так же как Змея, Щит... Меч.

Я просто кивал, хотя чувствовал, что взгляд Иры становится колким.

— Ты что, не знаешь карту звездного неба? — спросила она.

— Не знаю. Как-то не получилось ее выучить... Я люблю звезды, но на карте созвездия совсем другие... Предпочитаю смотреть на небо.

— Созвездия Меч не существует, — сказала Ира. — Я тебя обманула.

Я пожал плечами:

— Зачем?..

Она долго молчала, а потом усмехнулась:

— Просто так...

Мы встречались уже год, когда провели ночь вместе. Ее родители уехали на дачу, а она осталась в городе. Никто еще не дарил мне столько тепла и ласки, как она. И потом, когда она уже спала, я просто лежал рядом и смотрел на нее. Мне было очень хоро-шо... очень спокойно. Словно я нашел свой дом и теперь сидел у очага, отогреваясь после дальней дороги.

Проходили часы. На улице желтый свет фонарей начинал сливаться с туманом сумерек, когда Ира вдруг застонала во сне. Ее тело покрыла испарина, и я крепко обнял ее, пытаясь прогнать дурной сон. Конвульсия дернула ее тело, и она выкрикнула из сна — горько и отчаянно:

— Антарес!!!

Ее глаза открылись, некоторое время она смотрела на меня, словно не могла понять, где очутилась, а потом сильно прижалась ко мне, дрожа всем телом. Я попытался утешить ее, я гладил ее по волосам и говорил, что это был просто плохой сон, а она все так же затравленно пряталась в моих объятиях.

— Как же мы будем жить здесь?.. — сказала она наконец.

Моя рука на мгновенье замерла, но Ира вряд ли это заметила. Я продолжал утешать ее, а она плакала тихо и горько — совсем как тогда, в церкви.

Конечно, в то утро я совсем не понял, что она имела в виду, но расспрашивать не стал. Вернувшись домой, я просто задал имя «Антарес» в поисковике Интернета и, про-сматривая многочисленные ссылки, наткнулся на параграф 137 из книги «АУМ», двенадцатого тома Агни Йоги:

«Обитаемость небесных тел до сего дня остается под сомнением. Даже лучшие астрономы не решаются высказаться по этому вопросу. Причина, главным образом, лежит в самомнении человека. Он не хочет допустить воплощение в иных условиях, кроме земных. Мешает также и боязнь перед Беспредельностью. Разве многие дерзнут помыслить о таком отдаленном гиганте, как Антарес, который в океане Млечного Пути предполагает за собою беспредельное пространство».

С этого короткого абзаца, записанного Еленой Рерих, начался мой путь в эзотерику.

Постепенно я узнал о смене воплощений, о накоплениях Чаши, о ведущем Свете-На-Пути. Многие вопросы получали ответы, но только не вопрос слез Иры. Наверное, именно ему я был обязан моими дальнейшими поисками.

Сначала редко, потом все чаще, мы с Ирой начали общаться на темы мира сокрыто-го. Такое общение нравилось ей, она заметно веселела, с детской простотой поясняя самые сложные вопросы. Она знала гораздо больше, чем я, и ласково смотрела на меня, словно мать, которая радуется первым шагам своего чада.

Осознание многих тайных законов проснулось в ней вскоре после рождения. Пяти-летним ребенком она рассмотрела найденную у брата карту звездного неба и с тех пор могла определить не только расположение созвездий на реальном небосводе, но и всех без исключения планет — даже невидимых Урана и Плутона. Она говорила, что можно чувствовать ниточки напряжений, которые тянутся от них к Земле. Зная из астрологии о транзитном влиянии планет, она залезала на крышу дома и, усердно вертя головой, изучала текущее взаиморасположение небесных тел.

Однажды, когда мы сидели на крыше, она спросила меня о дате моего экзамена по экономике. Принимая во внимание важность информации, она даже сделала несколько записей в пыли под ногами, некоторое время сверяла эти заметки с расположением искорок на небе, а потом сказала хмуро, что дата экзамена назначена для меня неважно: в тот день транзитный Меркурий составит точный квадрат со своим натальным двойником. Она посоветовала усиленно готовиться, не теряя ни одного дня. И, как оказалось, усиленная подготовка даром не прошла. Трудность в мышлении дала о себе знать с первого же взгляда на разложенные на столе билеты, но преподаватель, запомнивший меня по семинарам, долго задавал дополнительные вопросы и в конце концов поставил пятерку.

Из своих оккультных размышлений я сделал вывод, что раньше, в других телах, мы с Ирой жили на одной из планет системы Антареса, однако ввиду некоей непонятной и загадочной причины оказались здесь, на Земле. Я только не мог понять горя, которое постоянно преследовало Иру, не мог понять, почему ей было настолько тяжело дышать. Расспрашивать ее я не хотел, а сама она на эту тему разговор не начинала. Мне остава-лось только ждать, и я ждал — пока мы были студентами, выпускниками и, наконец, мужем и женой.

Однако незаданные вопросы прорастали отчужденностью, и спустя три года грозо-вая туча разрешилась молниями.

Вряд ли наш разговор можно было назвать приятным, но в конце его я таки понял, что Ира помнит очень многое из жизни на Антаресе, а она поняла, что из жизни на Антаресе я не помню вообще ничего. Долгое время она полагала, что мои эзотерические искания являются тенью пробуждающихся знаний, и вот теперь она стояла у дверей квартиры и устало смотрела на меня.

— Как же тебе повезло... — сказала Ира тихо, и мурашки побежали у меня по ко-же: так не разговаривают с живыми.

Я попытался объяснить ей, что все это не важно, что мы уже живем здесь, что Зем-ля — прекрасная планета, что главное — это наша встреча... Не слушая меня, Ира от-крыла дверь и вышла прочь. Я попытался поймать ее руку, но свет лампочки, горящей в коридоре, вдруг ослепил меня. Штопор вонзился в спину, и не молоточек невропатоло-га, но строительная кувалда ударила в грудь.

...Сиянье... Мир был заполнен одним лишь сияньем. Сиянье горело в небе, сиянье горело на весь небосвод — ослепительно-белое, прекрасное. Имя Сиянию было Антарес.

Я был собой... Я был Собой. Я не был человеком с планеты Земля, я опять был Собой. Мое самое плотное тело сумел бы увидеть лишь земной Будда. Тройственность моих тел объединялась в Четверичности, а их Семеричность — в Додекаэдре. Неисто-во-напряженный поток энергии проходил через меня снизу вверх. Он вливался в ниж-ние Чакры и трансмутировался ими; словно призрачно-сияющая пряжа, свивался он в пучки, сплетался во все более сверкающие нити, переходя в Чакры верхние. Излучение Ядра планеты преобразовывалось мною, чтобы наполнить Пространство самым пре-красным, что было в нас обоих.

Я был Я, потому что Я был не один, нас было много. Я был каплей в Океане, раcтворившейся и дополнившейся. Я был Мы, и все, кто дополнял меня, были Я.

Свет, зажженный нами, и Свет, зажегший нас, напитывал разноцветный Космос. Волнами радужного пламени, сверкающего и творящего, соединялся Он с Аурами соседних планет; а их Свет проникал в Нас. Свет первой от Антареса Планеты пылал у Нас во лбу Разумом, свет второй — пульсировал в венах Любовью, свет третьей — бился в сердце Подвигом.

Сама Материя Космоса теплилась прекрасным Сиянием — оно было подобно океану, в котором волны становятся планетами и звездами. Словно пыль в торнадо, скручивалось это Сияние спиралями, выявляя энергию из материи или растворяя материю в энергии. Напряженность этих вихрей была настолько велика, что, словно молнии среди грозы, непрестанно сверкали в них зарницы самых высоких Озарений.

Цвет Свечения, нейтрально-девственный между звездными системами, обретал все более определенный окрас при приближении к планетам — краски сгущались в зави-симости от внутренней сути планет в рубиновые, фиолетовые, изумрудные тона. Сме-шение красок проявляло из Космоса цвета новые, и цветов было много, их было много-много больше семижды семи.

Мы были Мы, и я мог чувствовать ближайшие планеты. Я знал их как Матерей моих Братьев — тех, кто так же пропускал через себя излучения Планетарных Ядер. Я мог разговаривать с Планетами, и Светом омывало меня каждое Их ответное Слово. Я не беспокоил Их всуе, но и не колебался, если возникала необходимость. Я знал, что такое Соизмеримость. Я...

Как нож вонзился вдруг в мое сердце, и конвульсия изогнула все мое тело. Неумо-лимая сила тащила меня прочь... прочь... прочь... Изо всех сил я вцепился в материю, но магнит, который тянул к себе, был сильнее. Я молил о помощи Братьев, что допол-няли меня. Но нет... Они больше не дополняли меня, я не чувствовал их, а они не чув-ствовали меня. Нет!!! Простите!!! Простите меня!!!

Антарес перестал быть горящим небом, он стал огненным шаром, потом шариком, потом просто звездочкой.

— Антарес!!! — закричал я что было силы, и глаза мои распахнулись в новом мире.

Тускло жужжала лампочка в коридоре. Все было серым. Тело словно стиснули железными обручами. Было тяжело, очень, очень тяжело. Вдох походил на скрип. Я лежал на полу перед приоткрытой дверью. Рука была тяжела... у меня опять была рука. Тя-жесть... я вдруг понял, почему я чувствовал тяжесть. Я снова был в человеческом теле.

Я попытался пошевелиться, но движения мои были словно бег улитки. Я ощущал себя летающей рыбой в глубинах Маракотовой Бездны. И я заплакал. Я не мог не пла-кать, и мой плач, тихий и горький, отпевал произошедшее со мной.

Пребывая на Антаресе, я выделил себя из своих Братьев, противопоставил свое решение Решению Единому. Я не совершил ничего необычного по земным меркам, но это привело к ужасной катастрофе ТАМ. Я соблазнился отмерить мерками, обычными для Земли... и на Земле я получил свое место. Бедная Ира... как она могла жить все эти годы, ежесекундно ПОМНЯ...

Свет солнца за окном напоминал жужжание лампочки.

Медленно я поднялся на ноги и вытер слезы... Не бойся, Иринка, я с тобой. Нас уже двое — тех, кто помнит. Будет тяжело. Будет очень тяжело, но мы уже навсегда вместе.

Я шел по одноцветным унылым улицам. Соединение Меркурия с Ураном находилось в Водолее. Я ощущал лучи планет сквозь серое небо. Мысль об Ире давала мне силы.

Она была там, где я и предполагал, — в маленькой церкви около Холма Славы. Двери опять были открыты, и одинокая свеча снова горела перед иконой с Иисусом. Я тихо подошел сзади и обнял ее за плечи.

— Я вспомнил, милая... я вспомнил ВСЕ... Теперь ты не одна, нас уже двое. И мы не обреченные, нет, мы — две капельки, сливающиеся на пути к Океану. Мы найдем отблески Света даже здесь. Мы сможем, малыш...

Ира смотрела мне в глаза, и в ее глазах была растерянность. Ей было по-прежнему больно и одиноко. Мне тоже было больно, но трин Венеры лечил от одиночества. Оди-ноко не тем, кому никто не помогает. Одиноко тем, кто сам не может никому помочь.

— Мы сумеем, Ирина. Одиночество — это меч Гибели, но мы сумеем перековать его в меч Знаний. Мы не будем больше плакать над руинами прошлого, а начнем стро-ить Грядущее. Мы будем возводить прекрасный Храм, и новые строители присоединят-ся. Нас будет все больше, и сны о Свете перестанут быть снами. Нас будет очень много — тех, кого объединила прекрасная мечта, тех, кто сумел творить Ее силой.

Я все говорил и говорил — только о Будущем, потому что все лучшее из прошлого было уже там. И даже вошедшая в церковь монашка не находила силы попросить нас уйти и вернуться лишь к вечерней. Она стояла рядом и плакала... Она не знала, кто мы есть, но верила в то, кем мы станем.

С тех пор прошло много лет. Мы много работали с моей другиней. Уже подрос наш сын, который готовится трудиться рядом.

Жизнь свела нас со многими собратьями, и наши устремления были одними на всех. Многие из наших братьев заметно опережали человечество, но из воплощения в воплощение возвращались в этот мир, чтобы строить лучший из когда-либо виденных Храмов.

К своим сорока я начал понимать, что земное излучение вовсе не серо. Недостаток цветов заставляет созидать краски, недостаток любви — творить ее. Самость есть инструмент Земли-Матери, используя который Она бережно взращивает Архатов.

Кто смог бы принести в жертву себя, не познай он ценность жизни? Не почувствовав мучительности удушья, кто сумел бы отдать свое дыхание другим? Преображение самого низшего в самое высшее — это суть Земли. Пока она еще не является планетой самых ярких красок, зато она планета самого Самоотверженного Подвига.

Живя здесь и преображая окружающее, насколько позволяют силы, мы полюбили Землю искренне и пламенно. Сны Антареса больше не терзали сердца горечью, но вдохновляли величием. Мы принимали эти сны с восхищением и благодарностью. Воз-вращаться после них в тела было тяжело, но и радостно: ведь столько подсказок нашли мы в прошлом.

Время — извечный палач стремлений: даже семидесяти лет одной жизни всегда окажется мало. Наверное, поэтому мы перестали бояться смерти, зная, что новое воплощение всегда даст новый шанс продолжить начатое. И Храм, лучший из когда-либо виденных, конечно же, будет построен. Ведь Там, Вверху, — это здесь; и Антарес го-рит в каждом устремленном Сердце.

Мы отдадим Земле все, что сможем, так как верим, что однажды и здешнее Солнце будет пылать на половину небосвода. Мы верим, что придет время, когда люди будут вибрировать в Его прекрасных лучах, Тонкими телами вознося Излучение Земного Ядра, преображая и дополняя его. Мы верим, что люди будут насыщать Земной Луч, уходящий в Беспредельность, самым Лучшим, что есть в них; и этот Луч оповестит все пространство о том, ГДЕ искать Землю Обетованную.

Землю, Которая лишь приступом берется.

Землю, Которая для всех Одна, но для одного — лишь пепелище.

Землю, Которую мы познали под простым именем —

Там, Вверху.

1998-2005.

Движение духовного согласия и единения "Уральский магнит"

E-mail: post@uralmagnit.ru

Мы в соц. сетях:

ВКонтакте "Будущее зовёт"
ВКонтакте "Душевный разговор"
Одноклассники "Уральский магнит"
Rutube
YouTube
LiveJournal
Telegram

Информируем, что иностранное лицо, владеющее информационным ресурсом YouTube, является нарушителем законодательства Российской Федерации.

Где будет наше видео, когда заблокируют YouTube?
Всё постепенно переносится на российские сервера.
Куда? - Напишем на главной странице сайта

Беседы "Уральского магнита" уже на Одноклассниках:
https://ok.ru/group/58653589700707

 

Поиск по сайту

Статистика

Яндекс.Метрика

Друзья сайта

Мудрость Мираkuva bnТворческое объединение НАША ПЛАНЕТА
2018 Уральский магнит

Поиск по сайту