Тень судьбы

Скажите, вы верите в судьбу? Верите в то, что, придя в этот мир, мы всю жизнь движемся по размеченной лишь для нас дороге?.. Что никуда не сможем свернуть?

Этот вопрос беспокоил многие умы. Из развлечения или же в поиске опоры, люди часто размышляют высоких материях... однако становятся ли они от этого более понятными?

Я родился в богатой семье — наверное, даже в слишком богатой для такой сорвиголовы. С самого детства за мной по пятам ходил слуга-дворецкий, в случае необходимости буквально за шкирку оттаскивая от китайских ваз и японского фарфора. Наверное, поэтому мне и хотелось зарычать на него по-звериному да вцепиться в руку, когда он сюсюкал со мной при взрослых.

Взрослые, которых я так и не научился называть иначе, были страшно занятыми людьми; у них не находилось времени даже на то, чтобы посидеть со мной на диване. А так как управы моего надзирателя становились все жестче, я рос нелюдимым. Что бы ни делал, я чувствовал себя лишним — чем-то вроде несуразной мебели, тумбочкой на колесиках, которую ни в угол поставить, ни на улицу выбросить.

Когда я начал вступать в пору осмысленных мыслей и веселых игр вроде «разбей окно», наш старенький особнячок решился на весьма нелепую шутку. Начав ее около полуночи, к утру он сгорел до основания. Из взрослых не выжил никто.

Я сильно перепугался тогда — глупый малыш, перед которым смерть впервые распахнула свои затхлые одежды. Я бежал прочь, не разбирая дороги, несколько ночей ютился в подворотнях, страшась показаться на улицу. Лишь на четвертый день я начал понемногу осознавать, что все еще жив. Я вернулся к пепелищу... однако первым встретил именно своего надзирателя.

Он бросился ко мне, отвесил тяжелую оплеуху и дал пинок под зад. И я, грязный и заплаканный, снова побежал прочь, рыдая и не веря в происходящее. Конечно, я понимаю его сейчас — дворецкому не нужны были товарищи, раз дело шло к дележу денег. Он безусловно рисковал, однако, ему повезло: после пережитого я не мог издать ни единого звука, не мог даже заскулить, как самая настоящая бездомная собака. Перед пинком дворецкий сорвал с моей шеи платиновый медальончик — лишив имени, адреса и судьбы. Через неделю я попал в приют, где содержались грязные и нищие малыши, и на долгие годы стал одним из них.

На волю я сбежал когда начал вступать в пору юношества: лишь тогда моя чаша переполнилась постоянными побоями и обстановкой вражды среди тех, в ком я надеялся найти друзей. Конечно, в приюте кормили и хоть изредка позволяли купаться, но это были единственные отличия от своры собак, умело стравленных погонщиками.

По вольным улицам, где «хватай-беги-ешь-спи» было официальной религией, я бродил недолго... сами знаете, куда ведут такие дороги. Мне повезло, и я оказался в армии. В то время как раз начиналась очередная война, в которой солдаты из разных стран под синим флагом сражались за нефть, думая, что свергают «последних диктаторов».

Это была ужасная война — как все войны, глупая, и как все жестокая. Меня распределили в саперное подразделение... если его можно так назвать. Не умея обезвреживать взрывчатку, мы должны были найти ее и сделать так, чтобы ни один солдат не наступил на мину.

Таких, как я, было двадцать во взводе, и нас всегда пускали впереди колонны для обеспечения быстрого и относительно безопасного прохода. Любой ценой.

На моих глазах погибли многие, ставшие мне друзьями. До сих пор мне снится это по ночам: вспышка, яркая, как от удара в голову, и следом за ней оглушающий грохот. И брызги, разлетающиеся вокруг — словно соленая волна налетела на пирс. Теплая, алая волна.

Конец войны я помню плохо. К тому дню из старого состава взвода остался я один. Теперь некоторые называют это везеньем, иные же опускают глаза. Находятся и те, кто верят в судьбу. Что же до меня, я возвращаюсь в прошлое и вновь проживаю погрузку в громадные самолеты, долгое нудное гудение моторов, дозаправки на военных базах, раскаленных солнцем добела. Вспоминаю пацифистов, столпившихся с плакатами за полицейским кордоном. Их крики и плевки, ругань полицейских, орудующих дубинками, тряску крытых армейских грузовиков.

Моим везением заинтересовались не только сослуживцы; после войны я был перераспределен на один из секретных объектов. Ученые, если их так можно назвать, вкалывали мне какую-то дрянь и заставляли искать мины на искусственном минном поле. И, хотя от уколов мне хотелось стошнить, покатиться по полу или завыть на луну — я искал мины, словно собачка Павлова, впитывая все новые рефлексы.

А когда действие инъекций спадало, я лежал недвижимо на полу своей камеры и сквозь решетку смотрел на залитые луной облака.

Однажды, когда меня вели на очередной сеанс «миноискательства», я поныл: с меня хватит. Неожиданно, в полном молчании, я бросился на охранников и покалечил обоих. Еще троих я располосовал около контрольно-пропускного пункта базы.

...Наверное, мне повезло, что армия не заинтересовалась моей смертью и никто не стал искать меня. Наверное, повезло. Хотя, если подумать, это могло оказаться судьбой.

На воле, я снова столкнулся с вопросом выживания: ведь я умел лишь искать проходы в минном поле.

Я воровал... удирал со всех ног, зажимая в зубах кусок мяса с прилавка, или же булку, которую подают к чаю. Я бродил по помойкам, выискивая среди отбросов куски черствого хлеба или очистки картофеля... До рваных ран дрался за право первым осматривать мусорные бачки в кварталах богачей.

Хуже всего приходилось зимой, ведь в подъездах домов не отоспишься. Уснув же на улице, рискуешь не проснуться вовсе. Хорошо, если удавалось найти кучу не убранных листьев и устроить в них подобие берлоги... Такие зимы пролетали незаметно. Однако с тех пор как наш мэр слезно поклялся держать город в чистоте, бездомные лишились последних убежищ. Я три раза болел воспалением легких; хорошо, что, кроме врагов, у меня были и друзья.

В последний раз я чуть не умер, и меня перетащили к отшельнику, вырывшему в лесах настоящую землянку... Он многое рассказал мне о травах. И о Судьбе. Да и много еще о чем. С тех пор один вопрос не дает мне покоя: если судьба — это наше прошлое, вернувшееся к нам, ее тень должна иметь границы... Некогда сотворенное зло возвращается к тому, кто породил его; становясь огненной пыткой, оно само сгорает. Думая о прожитых днях, я смотрю по ночам на серебристые облака и тихонько плачу — начиная осознавать, что обозначают минуты покоя, все чаще снисходящие на меня.

Теперь я люблю бродить по городу, наслаждаясь последними днями осени перед приходом холодов. Эту зиму я так же переживу у отшельника: ведь еще о многом нужно поговорить, а потом... Наверное, пойду, куда глаза глядят в надежде обрести то, что станет для меня единственной правдой. Я ведь заплатил за нее сполна и увидел страдания мира. Я прожил их не отвергая, стал их частью. Теперь же пришла пора выходить из холодной тени, которой они укутали мою жизнь. Потому что, сколько ночи не длиться, за ней приходит рассвет.

А пока... вокруг осень, улица и люди, спешащие мимо. Некоторые останавливаются напротив, у хлебного ларька, и тогда их глаза отрешенно скользят по мне. Прямо, как у этой девушки сейчас — того и гляди, сморщит свой носик в гримасе отвращения. Хм... да я и сам знаю, как выгляжу: одно ухо наполовину оторвано, другое сломано в драках, постоянно воспаленные глаза и свалявшаяся шерсть... вряд ли во мне можно узнать ту чистокровную немецкую овчарку, которой я был рожден в этот странный мир. В этот страшный мир... и какой-то еще. Я знаю, что должно быть что-то еще, кроме страданий и боли... и я знаю, что найду это следующей весной...

Я вздохнул и положил голову на переднюю лапу. Светило солнце, было тепло, и моя верхняя губа чуть вздернулась, обнажив желтые, старые, но все еще крепкие клыки. Девушка напротив купила хлеб, вновь пробежала по мне взглядом. И почему-то ей показалось, что я улыбаюсь.

Я сонно прикрыл веки. Улыбаюсь... Да разве могут собаки улыбаться? наверное, нет. Ведь для этого нужно иметь немного больше, чем есть у нас. Для этого нужно быть людьми.

Светило солнце, было тепло, и ветерок ласково гладил мою потрепанную шерсть. Было хорошо, и, проваливаясь в дрему, я посапывал, словно маленький щенок.

 

...А люди спешили по улице, и некоторые равнодушно скользили взглядом по большой бездомной овчарке, лежащей на лужайке у самого тротуара. Многим собака казалась несчастной из-за худобы и потрепанной шерсти, но были и другие — замечавшие ее широкую улыбку. И глаза таких людей теплели, и они на мгновение замедляли шаг. Что-то важное и в то же время, очень простое, поднималось с глубины их сердец, и люди хмурились, силясь распознать нечто давно позабытое. Тепло, свет, легкость... почти как в детстве. Разве мог один лишь взгляд на бездомную овчарку вернуть им безмятежность?

Они замирали всего на секунду. Одну лишь секунду смотрели они на спящую собаку. Но в эту секунду ясный свет озарял их — так, что не оставалось теней.

А потом спешили дальше.

Вперед.

Как им всем казалось.

Движение духовного согласия и единения "Уральский магнит"

E-mail: post@uralmagnit.ru

Мы в соц. сетях:

ВКонтакте "Будущее зовёт"
ВКонтакте "Душевный разговор"
Одноклассники "Уральский магнит"
Rutube
YouTube
LiveJournal
Telegram

Информируем, что иностранное лицо, владеющее информационным ресурсом YouTube, является нарушителем законодательства Российской Федерации.

Где будет наше видео, когда заблокируют YouTube?
Всё постепенно переносится на российские сервера.
Куда? - Напишем на главной странице сайта

Беседы "Уральского магнита" уже на Одноклассниках:
https://ok.ru/group/58653589700707

 

Поиск по сайту

Статистика

Яндекс.Метрика

Друзья сайта

Мудрость Мираkuva bnТворческое объединение НАША ПЛАНЕТА
2018 Уральский магнит

Поиск по сайту