Довелось мне побывать на войне. Впечатлений было много, приходилось многому удивляться и очень часто менять свои взгляды. Но были два события, которые стали определяющими для моих размышлений о судьбе, о жизни в целом и о ценностях в ней. Первое – это моя встреча непосредственно с войной (или с ее богом, на которого молятся не только воюющие, но и те, кто сражений и в глаза не видывал), а второе – это встреча на войне.
Встреча с человеком, которого я назвал ангелом войны (но он не имел ничего общего с тем всесильным богом, Марсом или как его еще там обзывают, который порабощает, опутывает так, что из человека ты превращаешься в урода, причем не обязательно из-за увечий и ран, но в психически больного, причем на всю голову). Если бог войны разжигал войну, поддерживал ее, вовлекая в ее горнило все новые и новые ресурсы – как материальные, так и людские, то ангел войны менял ее суть, содержание. И если хотя бы в каждом взводе, в каждой роте было бы по такому «ангелу», то скоро бы бог войны не смог получить для себя ни одной кровавой жертвы.
Может я сильно оптимистично настроен, но для этого у меня есть все причины. И первая из них – это то, что я, будучи в плену, в крепких объятиях этого безжалостного бога, смог разжать его стальную хватку, смог «согреться», не окоченеть от его ледяного дыхания и открыть себе иную дорогу, которую (я теперь в этом даже уверен) я искал всю свою жизнь, но не смог бы найти на «гражданке». Очевидно для того, чтобы рассеять туман моего сознания, мне необходимы были испытания огнем, кровью и железом. Иначе бы я не увидел ценностей, которые ранее были от меня скрыты. Ради того ясного пути, по которому я иду сейчас, не жаль моего погружения в ад и жернова войны, которые перемалывают все лучшее в каждом человеке, без разбора.
Так было бы и со мной, но настоящий Господь послал мне на пути Ангела без крыльев, но крылья у меня все же выросли. Ангел войны, как ни странно, оказался ангелом любви. Я понял, что любовь сильнее войны, сильнее всех ее потрясений и ужасов, и свет ее скрывает и смывает копоть от пожарищ не только от огня физического, но и от огня, разрушающего тебя изнутри. И этим огнем дышит бог войны. Если лишить его этого «питания», то наступит на Земле свет небывалый. И я видел его отражение, поэтому я и иду сейчас целенаправленно по этой дороге. И я знаю, что не покинет меня мой Ангел.
Начну, пожалуй, с того, как я попал в плен к богу войны. Он действует очень хитро и изобретательно, используя наши же слабости. И удочки свои закидывает издалека. На одну из таких я и попался. И дело было даже не в том, что отправился я служить срочную службу, а в том, что осталось у меня очень много «привязок», которые в армии, когда ты дальше и дольше всего от дома, когда бы это ни было раньше, очень сильно «обостряются», «натягиваются», а это все первые приманки к ловушкам, расставляемым богом войны.
Вот кто нам вбивает в голову, что еще до армии нас обязательно кто-то должен сильно полюбить, обещать ждать, другими словами – заставляет играть в эти далеко не детские игры? Все два года вас гложет тоска – по ощущениям, по ставшим привычным своей новизной чувствам, от которых образуется веселый адреналин, и даже как-бы любви, в которой ты и разобраться не сумел, но это до той поры, когда тебе перестают писать, а значит и ждать, а значит и любить и ценить (если это даже было хотя бы в зачатке). А то еще письмо придет то ли покаянное, то ли «проводное» (то ли тебя от себя в мир иной, то ли по себе и своим первым, а значит детским, ненужным чувствам).
И тогда капает тебе на мозги бог войны устами твоих командиров и сослуживцев:
1. Весь мир бардак, все бабы..., отсекая таким образом каналы любви от женского начала.
2. Нет ничего крепче и вернее мужской дружбы, а где она проверяется – в деле суровом и мужском, то есть на войне.
3. Женщинам нужны сильные духом и телом, чтобы они чувствовали себя за твоей спиной как за каменной кладкой толщиною в километр.
4. Все нежные чувства и любовь – это сопли и слюни, душа бойца должна быть из кремня (а это уже броня для чувств сердца).
Если внимать всему этому бреду (добавив еще пафос защиты своих матерей и близких – «Кто же, кроме тебя?»), то через некоторое время будет готов натуральный солдафон. Но это еще не окончательный пленник бога войны. Чтобы соорудить из него машину для убийства, бог войны стремится окончательно покорежить его психику. Для этого предлагается путь контрактника, где немного подготовят согласно искусству уничтожения и спасения своей задницы (вот именно, а не души), и суют в пекло, где правит бог войны.
Поначалу реки крови вокруг тебя вызывают ужас до рвоты, затем, залив все это чем-нибудь крепким, чувства притупляются, наступает апатия, которая сменяется приступом ярости, которую по ошибке называют патриотизмом. Немного времени спустя ты понимаешь, что тебя используют как пушечное мясо и не для защиты своей страны от какого-то врага, внешнего или внутреннего (если его вдруг нет, то тебе его придумают, вооружат оружием и деньгами и пустят на тебя те же пособники бога войны, что внушают тебе необходимость твоей миссии).
Ты осознаешь, что ты пешка в чужой игре, и рад бы ты сразу из нее выйти, но срок еще не позволяет, и ты уже больше стараешься спасти свою, похоже никому ненужную (как тебе кажется) жизнь, чем думать о благе Родины. Запятнанный постоянными убийствами, неизвестно – виновными или нет, ты заливаешь все это новыми дозами напитка бога войны, но к тебе уже по ночам приходят павшие, и ты понимаешь, что до сумашествия рукой подать. Конечно, может власть этого жестокого бога со своими приспешниками и не настолько сильна для всех, кто находит в себе силы ей сопротивляться, но я не видел ни одного на этой войне, кто бы писал нежные стихи кому-либо о своей любви, о восхищении красотой природы, или выражал еще какие чувства, свойственные нормальным людям.
Не знаю, что случилось бы со мной, не сведи меня судьба с одним человеком. Самым обыкновенным на вид, но необыкновенным на войне. Первое впечатление от него, которое я хорошо запомнил, это – его ясные глаза и какое-то внутреннее, чуть ли не олимпийское спокойствие.
- Ну, ладно, - зло подумал я про себя. – Посмотрим на тебя после первой же серьезной стычки с врагом.
Бой не заставил себя ждать. Нам сразу же пришлось непросто. Два часа мы провели на пределе своих сил, пока не подошла помощь. Все мои сослуживцы сразу же приложились к бутылке как теленок к своей матери. И только он один продолжал сидеть с такими же ясными глазами, глядя на какую-то карточку. Я уже не мог стерпеть и подошел к нему.
- Давно воюешь? Меня Виктором звать.
- Меня Ильей. Если именно воюю, то пару месяцев.
- Не новичок, - подумал я про себя, а вслух сказал: - Такие передряги бывали?
- Бывало пару раз и похуже.
- Любимая девушка? – кивнул я в сторону фото с целью поддержать разговор.
- Можно и так сказать. Но она для меня больше, чем любимая.
- Невеста что ли?
- Да нет, хотя я был бы не против. Так скажем – «объект почитания».
Я мало что понял и решил вернуться к прежней теме.
- Какими судьбами на сверхсрочную занесло? По виду твоему не скажешь, что ты любитель стрелять, пусть даже в отморозков.
- Это длинная история. Я боюсь, что ты даже мне не поверишь и подумаешь, что я понтуюсь перед тобой или еще что в этом роде.
- Даю слово, что не буду ни прикалываться, ни рассказывать кому еще.
- Ну хорошо. Ты знаешь, почему сюда приходят люди. Настоящих патриотов, движимых чисто любовью к Родине и желанием стать гарантом спокойствия для людей страны, можно пересчесть по пальцам. И меня сюда привело не совсем это. Я, конечно, скажу, какие это желания, но если ты решишь, что я «с приветом», мы тут же все закончим. Хорошо?
- Как скажешь, - растерянно проговорил я.
- Только сразу не удивляйся. Это желание постичь новые аспекты любви, мудрости и радости. И я согласился с тем, что именно здесь я их смогу отработать.
Если бы он меня не предупредил, я бы тут же выматерился и сказал все, что об этом думаю. Но поскольку я дал слово, то сдержался. Он увидел, как я помрачнел и изменился в лице, и сказал.
- Забудь обо всем этом. Мало ли ты видел в жизни чудаков? Считай, что тебе попался еще один. Но если как-нибудь у тебя будут еще вопросы – подходи. Если, конечно, будут.
Он ушел. Потихоньку ушла и моя вспышка гнева. Если бы я не увидел его в бою, как он сражается, я бы подумал, что он «гонит» по всей программе. Но ведь именно в опасной ситуации его нельзя было ни в чем упрекнуть. В глазах не было видно страха или малодушия, но не было и злости, ярости, бесшабашности, которая иногда возникает в особо напряженные минуты. Такое было ощущение, что он просто делает свою работу, и даже как-то равнодушно, вернее спокойно, как танк в спокойствии утюжит позиции пехоты, давя пушки и ровняя окопы и расчеты. Нельзя сказать, что ему это нравилось. Но какое-то любовное поливание противника огнем, замеченное мной тогда, никак не выходило из моей головы.
- Зачем идти на войну, чтобы убивать с какой-то странной любовью своих врагов? Для этого надо быть либо полным шизиком, либо маньяком. Но никакой маньяк не раскажет тебе о мудрости. Что-то я ничего не понимаю. В чем же может быть мудрость на войне? Я понимаю, чего хотят пацифисты. Но если все будут как они, то мы обречены на уничтожение. Я понимаю, что во время отечественной войны люди реально бились за Родину, за своих близких. Иначе бы их самих товарищ Сталин за подобный пацифизм замочил бы. Но сейчас тебя на бой посылает не Родина – Мать, партия и советское народное правительство, даже не великий вождь всего народа, а жалкая кучка олигархов, которые на войне и в нашей крови отмывает свои грязные деньги, которые готовы продать страну тем, кто больше им заплатит. А мы как марионетки в этой паскудной игре!
Он понял, что эти мысли сейчас снова вызовут у него очередной приступ ярости, и постарался переключиться на образ Ильи.
- Он что, этого не понимает? Не похоже. Однако, надо его все же расспросить.
Виктор снова подошел к Илье.
- Послушай, ты меня извини, но я честно не ждал это услышать. Но вот я сейчас подумал над некоторыми вещами и понял одно – что я, очевидно, многого просто не понимаю или не знаю. Какую мудрость можно освоить на войне кроме науки выживания? При чем здесь любовь, если только к Родине, но которой управляет сейчас такой сброд, а этим лозунгом они все только прикрываются? До меня это просто не доходит, но я понимаю другое - что из этого болота, в котором мы все сейчас, вылезти очень сложно, если не невозможно.
Ты же, как я понял, пошел сюда сознательно, хотя, я догадываюсь, ты знал про все эти военные ужасы. Объясни, пожалуйста, я постараюсь это принять.
Илья внимательно и с каким-то сочувствием посмотрел в глаза Виктора.
- Хорошо. Но можно о некоторых вещах я буду тебе рассказывать постепенно, а то ты снова примешь меня за ненормального?
- Как ты захочешь.
- Для начала ты мне скажи, считаешь ли ты убийство смертным грехом?
- Вообще-то да.
- Тогда получается, что мы все непроходимые грешники. А вот возьми русских святых – Александра Невского, Дмитрия Донского – это были глубоко верующие люди, а ведь людей клали без счета, пусть и врагов.
- Так они же Родину защищали!
- Также как и мы сейчас. Но тогда выходит, что важно не само действие, а его мотив. То есть мысль, которая заставила совершить данное действие. То есть, если ты убиваешь с целью защиты своих близких, своего народа от врагов, убийц и захватчиков, то это благое дело, а если ты лишаешь жизни человека с корыстной целью, чтобы завладеть его имуществом, какими-то его средствами, или устраняешь своего конкурента, или он просто тебе не нравится, или еще хуже – ты получаешь от убийства какое-то удовольствие – то это смертный грех. Так получается?
- Я раньше как-то об этом не думал, но вроде все логично получается.
- Замечательно, тогда тебе вопрос посложнее. Имеет ли значение, в каком состоянии ты лишаешь жизни своего врага – или это в состоянии аффекта, или ты обкурился или напился, или у тебя на него безмерная злость за его бесчинства, или ты выполняешь один из Заветов – «Любите врагов своих»?
- Скорее всего имеет, я об этом не думал, но вот как любить врагов своих?
- Ну вот представь, человека напоили, одурманили, напихали в голову какой-нибудь бред вроде богоугодного дела (если ты уничтожишь врагов своих), зазомбировали, и ты об этом знаешь, будешь ли ты его также продолжать ненавидеть, помня, что он сейчас, мягко говоря, не здоров? То есть у него сейчас купол храма набекрень, он больной на всю голову, одурманенный, одним словом – невменяемый, но при этом стреляет – «Дай бог»! Будешь ли ты на нем срывать злость за все свои беды, тяготы, неустройства, обманы тебя и свое пессимистическое настроене? Или просто, спокойно «отключишь» его на время или совсем – как получится?
- Разница, скорее всего, есть. Но мне непонятно – какая для меня разница – убью я его в ярости или в спокойствии, ведь главное, что я пресекаю зло с его стороны?
- К сожалению, зло ты в большинстве не уничтожаешь, а переводишь его в другое состояние, а то и увеличиваешь даже.
- Это как?
- Тебе во сне покойники не являются?
- Бывает, иногда даже целыми косяками.
- И что-то они тебе говорят?
- Когда проклинают, когда спрашивают: «За что?», в общем – душу вынимают. Но один мне «спасибо» сказал.
- Но ведь об этом, кроме тебя, никто не знает. Наоборот – медаль повесят, а ночью у тебя кошмары случаются. А вот если бы тебе все от тебя погибшие «спасибо» вказали, тебе спокойнее было бы?
- Я думаю, что да.
- То есть души тех покойников не стали бы держать на тебя зла?
- Наверное, нет.
- Вот видишь. Все имеет значение. Не только тот факт, что ты убиваешь, но и то, что ты в этот момент думаешь и чувствуешь. Ведь души врагов никуда не деваются. Они рядом с тобой. Поэтому если ты убил кого, желая ему зла, его душа в ответ захочет тебе досадить, а во сне это сделать проще всего – вот она тебя и достает. А если бы ты в этот момент – момент убийства – думал, что освобождаешь его от плена зла, и его душе желаешь освобождения и лучшей участи, тебя бы многие павшие от тебя враги услышали бы и не мучали бы тебя, и сам бы ты не мучался.
У Виктора от услышанного округлились глаза.
- Видишь ли, - спокойно продолжал Илья. Мы находимся в плену огромной иллюзии. Мы считаем, что когда мы умираем, мы уходим в небытие, растворяемся, и нас, нашего сознания уже нет и никогда не будет. Откуда только покойники к нам во сне приходят – непонятно. А на Востоке долг каждого воина ни в какое сравнение не идет со своею жизнью. Мы над этим смеемся, а зря. Оказывается, для нашей души после смерти очень важно, выполним ли мы свое назначение или нет. Если выполним, то нас ждет рай, если нет – ад. Это, конечно, очень примитивно, но в целом это так.
Вот если бы мы не захотели убивать своих врагов, когда они пошли на приступ, решили бы сохранить себе, своим солдатам жизни, предав других, нас ждет ад. А если бы пожертвовали собой, но выполнили бы свой солдатский долг, то – рай. И еще. Наша ярость создает вокруг нас страшные огненные вихри, которые мы не видим, но можем иногда чувствовать. Вот убийство в таком состоянии кого-либо ни к чему хорошему не приведет, и эти вихри рано или поздно сметут нас же самих. В это можно верить или нет, но в этом начало пути освобождения от рабства у духов войны, которые подчиняют себе многих каждый день все сильнее и сильнее. Кто-то молится на то, чтобы война не кончалась, он заработает на ней очередные миллионы. А солдаты, как только кончилась война, сами снова ищут ее, потому что отравлены ею насквозь. Видеть это и не делать ничего – это преступление. Но что надо делать? – выйти из плена у самой войны. Это дело очень непростое, лучше вообще в этот плен не попадать, но если попал – надо из него выбираться.
Нутром я понимал, что Илья прав, и этот разговор затем прокручивал в своей голове еще и еще. И наблюдал за ним. Он обучался наравне с другими военному искусству – искусству вести боевые действия, а значит и убивать. Но я понял одно – в этой его работе есть какая-то мне пока непонятная цель. Его нельзя было увидеть нерешительным, добреньким, каким-нибудь «непротивленцем злу насилием». Глядя на эту картину (под названием «Илья на войне»), я уже перестал понимать, а что тогда является насилием, а что любовью, потому что они могли совершенно поменяться меж собой местами, особенно если, глядя со стороны, ты не догадывался изначально о мотивах свершаемого.
Что еще интересного я отметил из наблюдений – Илья не предавался порокам. Не пил, не курил, не сквернословил, хотя его лицо всегда было достаточно грозным и решительным. На первый взгляд никак нельзя было сказать, что он постигает какие-то аспекты любви и мудрости. В основном он держался обособленно, хотя некоторые могли убедиться, что он не бросит раненого, побежав без оглядки. Но вот это спокойствие, даже какое-то презрительное отношение к смерти, всех настораживало. По этому по-дружески кроме меня никто с ним не общался. А он сам и не искал какого-то глубокого сближения с другими, даже со мной. Но если его что просили сделать, обычно делал или помогал кому-то.
Может быть я еще долго разгадывал бы его сущность, если бы мне не помогло одно обстоятельство. Отправили наш отряд на разведку в район одного перевала. Мы попали в засаду и обнаружили, что очень скоро будем в окружении. Командир уже хотел принять последний бой, но Илья сказал, что мы сейчас на очень удобной позиции, где можно имитировать оборону целого взвода и он готов остаться в заслоне. Командир внимательно посмотрел на него и решил выделить еще кого-нибудь в помощь.
Жребий пал на меня. В другое время я бы уже с жизнью попрощался, но здесь почему-то остался спокоен – то ли настрой Ильи так на меня повлиял, то ли те разговоры, что он вел со мной. Наш отряд ушел. Илья отметил, что минут через 10 враги пойдут на приступ, а нам надо всего полчаса продержаться, чтобы все вышли из окружения.
- Ну как твое настроение? - как-то задорно спросил Илья.
- А тебе самому как, не страшно?
- Знаешь, если ты не грешишь в жизни, то до положенного срока и волос не упадет с твоей стороны. А если уж суждено, то знай, что все мы умрем рано или поздно. Так что если ты это сделаешь, преследуя прекрасную цель, а не в страхе перед смертью, ты только выиграешь.
- А если плен?
- Если суждено что пережить, то надо это встретить достойно. Поверь, за нами сейчас наблюдают не только враги, но и друзья. Причем такие, которых ты может и видел только во сне. В ангелов веришь?
- Они что, существуют на самом деле?
- Бог даст, сам увидишь. А теперь к бою!
Враги пошли на приступ, но первая и вторая их атака захлебнулась. Тогда они сменили тактику и начали обстреливать из минометов и гранатометов. Очень скоро мы оказались в окружении. Илья по рации вызвал огонь на себя. Через минуту вокруг нас было море огня. Враги залегли. Я был ранен, а Илья цел.
- Пора нам уходить, - сказал он. – Мы уже отрезаны от своих, дороги наверх все под обстрелом. Пока они не опомнились, по туману спустимся вниз. А там как бог даст. Свою задачу мы уже выполнили.
Вначале я еще мог идти, но вскоре стал слабеть, и Илья понес меня на себе. На привале я не выдержал и стал его «пытать»
- Скажи, почему ты остался? Ведь это же чудо, что мы спаслись. Ты что, смерти ищешь, но тогда бы не говорил о какой-то мудрости?!
- А что, было бы лучше, если бы все погибли? Подумаешь, жизнь! Бывают такие ситуации, что жизнь себе сохранишь, да жить потом не захочешь, когда поймешь, какую цену за нее кто-то заплатил. Христос тоже жизнь свою отдал за других, а потом сказал: «Где ты, смерть? Где твое торжество?» Так что нет смерти, а есть переход твоей души в другое состояние. Да если хочешь знать, когда ты засыпаешь, ты так же умираешь. И твоя душа также отделяется от твоего тела. Для нее это только освобождение.
- А почему же в это никто больше не верит?
- А кто тебе об этом сказал? Да если хочешь знать, почти все предательства основываются именно на страхе, а подавляющее большинство - на страхе смерти. А если бы люди достоверно знали, что будет после смерти, то занимались бы совершенно другими вещами.
- Скажи, а со смертью любовь умирает?
- А вот уж нет. Наоборот, настоящая – становится еще более крепкой. И души искренне любящих обязательно соединятся. Я даже тебе больше скажу, что там, в загробном мире, любовь – это крылья. Именно она раскроет тебе такие небывалые красоты, которых ты на Земле и не сыщешь. И счастье познаешь такое, о котором на Земле и мечтать не мог. А вот если бы я ушел со всеми, надеясь на другого, то я предал бы свою любовь.
- А они что, выходит, предали?
Да нет же, не равняй себя с кем-либо. Одно дело – они, другое дело - допустим, я. Ведь я же знаю то, чего они не знают. За что же их можно осуждать? А вот если я, допустим, знал, как надо было поступить, но не сделал бы этого – знаешь, лучше бы я не знал этого. И не просто сраму было бы меньше. Я бы свое будущее перечеркнул бы!
- Это которое после смерти? Его ты имел в виду?
- Какая разница, живой бы я был или мертвый. Главное – какие были мотивы моих действий. А я не собирался предавать свою любовь.
Видя мое непонимание, он пояснил.
- Видишь ли, каждое наше чувство и мысль порождают огненные вихри. Есть из них те, что созидают, а есть те, что разрушают. Представь, что если много разрушительных будет, то они могут всю планету разрушить!
- Ты это серьезно?
- Вполне. Поэтому очень важно всех любить - и друзей, и врагов, но одних ты, любя, спасаешь, а других, любя их тоже, уничтожаешь.
- А что в них можно любить?
- Смотри, каждый из нас сделан по образу и подобию Божьему или Высшего Разума, если тебе так удобнее. И в каждом есть часть этого Высшего Разума, которая объединяет всех нас. Но в ком-то эта искра Божья облеплена целыми пеленами зла, и мы считаем, что в человеке кроме этих пелен нет ничего, но это не так. Так вот, надо обращаться к этой искре с мыслью, чтобы отринула она от себя это зло.
- Так оно и услышит!?!
- Но ведь ты что-то услышал, так могут поступить и другие. А вот если я не буду посылать ему эту энергию очищающей любви, а буду ненавидеть его за эти пеленки, то я с каждой такой мыслью буду увеличивать у него их количество. Слышал ведь поговорку: скажи человеку 100 раз, что он свинья, он на 101-ый и захрюкает. Зачем я себе, своему будущему буду готовить темницу? Я еще в здравом уме!
- Получается, что большинство людей – умалишенные?
- Не совсем так. Скорее из-за своего невежества и непонимания они страдают, а вот страдания обостряют ум и чувства. Вот так, через страдания и пролегает путь большинства. Но если ты понял, что надо делать, зачем тебе страдания? Освобождайся от них своей любовью и пониманием, а счастье не заставит себя долго ждать.
- Как ты думаешь, а меня кто-нибудь любит?
- Конечно. Даже если не брать в расчет меня или еще кого на Земле, очень много таких светлых духов, которые сейчас не живут здесь, в плотных условиях, но слышат нас сейчас прекрасно и шлют тебе именно любовь. Настройся лучше на них, открой свое сердце. А я тебя понесу дальше.
Это была очень странная картина. Надо мной раскинулся звездный шатер, и я вдруг услышал какой-то звон, то ли от потери крови, то ли от покачивания звезд в ритм шагов моего друга. И вдруг я почувствовал какую-то необычную радость. У меня даже слезы из глаз потоками побежали. И это у меня-то! Сколько видел смертей, и скупые мои мужские слезы можно было по пальцам перечесть. А здесь прямо-таки расчувствовался.
- Давай, давай, не стесняйся. Я уже знаю на вкус эти слезы, - произнес Илья, которому, очевидно, они капали на лицо или руки.
Потом меня охватило какое-то блаженство, и я потерял сознание. Очнулся я уже в больничной палате. Мне сказали, что я чудом выжил и показали горсть металла, которую достали из меня.
- В рубашке родился, - сказал хирург мне.
Но я начал понимать, что явилось этой рубашкой. Это была чья-то любовь ко мне. Потом зашел ко мне Илья. Его куда-то переводили, а меня, похоже, должны были комиссовать после ранения.
- Илья, я тебя хотел спросить еще кое-что. Ты говорил про мудрость и радость на войне. Как ты, познал их?
- Даже у мудрости на войне много аспектов. Но я скажу тебе то, над чем работал я. Спокойствие и равновесие духа в любой обстановке, подчинение своих чувств и ощущений воле своего духа, ну и конечно любовь к врагам и сражение с богом войны, у которого в плену очень многие. В итоге – это познание себя, своих возможностей, силы своей любви и воли, и связи с Волей Высшей. И все это в состоянии Высшей Радости, которая создает вокруг тебя невидимый щит. Одно дело понимать это умом, а другое – прожить внутри. Это вкратце все. Но если захочешь еще на эти темы пообщаться, вот тебе мой адрес – пиши, я тебе отвечу.
- А можно тебе еще один вопрос, немножко личный? – спросил Виктор.
Илья в ответ улыбнулся.
- Я понял, что девушка, к которой ты обращался, очень много для тебя значит. Но по твоему отношению к ней и выражению лица я понял, что она не просто та, которую ты любишь. Кто же она?
- Вопрос в точку. Это та, которая помогла мне стать таким, каким ты меня знаешь. Мне и моим друзьям. Если захочешь с ней встретиться, я тебе напишу, над чем тебе стоит поработать. А так ты ее «должник».
- Я обязательно тебе напишу!
