Памятник на месте концлагеря Бухенвальд
Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон —
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Это возродилась и окрепла
В медном гуле праведная кровь.
Это жертвы ожили из пепла
И восстали вновь, и восстали вновь!
И восстали, и восстали,
И восстали вновь!
Сотни тысяч заживо сожженных
Строятся, строятся в шеренги к ряду ряд.
Интернациональные колонны
С нами говорят, с нами говорят.
Слышите громовые раскаты?
Это не гроза, не ураган.
Это, вихрем атомным объятый,
Стонет океан, Тихий океан.
Это стонет, это стонет
Тихий океан!
Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон —
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.
Звон плывет, плывет над всей землею,
И гудит взволнованный эфир:
Люди мира, будьте зорче втрое,
Берегите мир, берегите мир!
Берегите, берегите,
Берегите мир!
1958
Об авторе стихов "Бухенвальдского набата"
Эта песня пробилась к жизни буквально чудом.
a sobolev«Сотни тысяч заживо сожжённых
Строятся, строятся в шеренги к ряду ряд.
Интернациональные колонны
С нами говорят, с нами говорят.
Слышите громовые раскаты?
Это не гроза, не ураган.
Это, вихрем атомным объятый,
Стонет океан, Тихий океан.
Это стонет,
Это стонет,
Тихий океан.»
Таня (жена поэта) плакала, слушая эти стихи. Соболев понёс их в центральный партийный орган – в газету «Правда», полагая, что там ими заинтересуются: война не так давно кончилась, автор - фронтовик, инвалид войны. Там его встретили вполне дружелюбно, внимательно расспросили кто он, откуда, где работает и обещали прислать письменный ответ. Когда он получил ответ, в конверте лежали его стихи – перечёркнутые. Объяснений не было.
Тогда Соболев понёс их в «Труд», где уже публиковался ранее. В сентябре 1958 г. в газете «Труд» был напечатан «Бухенвальдский набат» и там же ему посоветовали послать стихи композитору Вано Мурадели, что он и сделал.
Через 2 дня Вано Ильич позвонил по телефону и сказал: «Какие стихи! Пишу музыку и плачу. Таким стихам и музыка не нужна! Я постараюсь, чтобы было слышно каждое слово!!!».
Музыка оказалась достойная этих слов. «Прекрасные торжественные и тревожные аккорды эмоционально усилили мощь стихов». Мурадели сам понёс эту песню на Всесоюзное радио, там Художественный совет передал песню на одобрение самому прославленному в то время поэту – песеннику... В ответ - убийственная критика: «...мракобесные стихи: мёртвые в колонны строятся». Композитору Вано Мурадели посоветовали впредь быть тщательнее в подборе текста...
Но Соболеву повезло: «...в это время в Советском Союзе проходила подготовка к участию во Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Австрии. В ЦК ВЛКСМ, куда Соболев принёс «Бухенвальдский набат», песню оценили, как подходящую по тематике и «спустили к исполнению» в художественную самодеятельность. В Вене она была впервые исполнена хором студентов Свердловского университета и буквально покорила всех. Её тут же перевели практически на все языки, и участники фестиваля разнесли её по миру. Это был триумф!»
На родине в СССР песню впервые услышали в документальном фильме «Весенний ветер над Веной». Теперь уже и здесь остановить её распространение было невозможно. Её взял в свой репертуар Краснознамённый Ансамбль песни и пляски под управлением Бориса Александровича Александрова. Было выпущено около 9 миллионов пластинок с «Бухенвальдским набатом» без указания имени автора слов...
Сказать, что жизнь Александра Соболева была трудна и прошла в испытаниях - это не сказать ничего. Его травили, не давали печататься. Он очень тяжело болел, но продолжал писать. Ушел из жизни в 1986 году, немного не дожив до 71-го дня рождения. Его вдова 10 лет пыталась опубликовать наследие своего мужа - поэта, ходила по издательствам. И везде ей отказывали. Тогда Татьяна Михайловна продала в 1999 году доставшуюся ей после смерти матери трехкомнатную квартиру, а на вырученные деньги издала сборник стихов «Бухенвальдский набат. Строки-арестанты» и единственный роман Александра Соболева – «Ефим Сегал, контуженный сержант».
Стихи Александра Соболева:
Я ВЕРУЮ
Меня ругают близкие,
что не туда иду,
что я на путь на истинный
никак не набреду.
Шатаюсь-де и путаюсь,
шальная голова,
живу одной минутою,
а там — хоть трын-трава!..
Ботинки, мол, истоптаны,
чуть пятки не видны,
в пяти местах заштопаны
последние штаны...
Нет, уши не закрою
я от этакой молвы.
Конечно, все по-своему
разумны и правы.
Знакомые и близкие,
им вовсе невдомек,
что путь мой тяжкий —
истинный, хоть труден и далек.
Через ограды лезу я:
за высотой оград —
поэзия, поэзия,
цветущий вечно сад.
Я не сорвусь, я верую,
нет, я не упаду,
мое большое дерево
поднимется в саду!
Июнь, 1935
СТРАННЫЙ СОН
Как море Черное
в свирепый ураган
кипит, волнуясь,
небо над Москвой.
Москва в огне,
Москва в кольце врагов!
Тре-во-га!
Потоки толп текут по мостовым...
Тре-во-га!
Сирены ревом режут ночь на части,
орудия грохочут громовым раскатом,
рокочут самолеты,
и стрекочут
чечеткой частой пулеметы...
Тре-во-га!
Сквозь дикий вой, и шум, и грохот
врывается набат призывной речи:
«Сограждане!
смелей деритесь, крепче,
не то враги Москву в крови утопят!»
Я сразу становлюсь сильнее, старше,
и тверже шаг, оружие в руках.
Враги бегут...
Мне больше бой не страшен.
Победным маршем он звучит в ушах.
Ура! Вперед! Вперед!
Мы побеждаем!..
И вдруг я падаю
и... пробуждаюсь.
Открыл глаза.
Зажмурился от световой волны.
Как хорошо, что мир,
что нет войны...
Июнь, 1935
ЦВЕТОК
В саду у железной ограды
вырос чудесный цветок.
И дышит легкой прохладой
каждый его лепесток.
Пусть грозы шумели над садом,
пусть ливни по стеблю секли —
цветок распустился, как радость,
как символ бессмертья земли.
1946
Если нет вдохновенья —
голоса нет.
А фальшивого пенья
не потерпит поэт.
Легче примет страданье,
смирится с нуждой,
чем свершит надруганье
над песней святой.
Лучше долгие сроки
до боли молчать,
чем бескровные строки
на погибель рождать.
Апрель, 1947
Я мучаюсь украдкой,
не раз себя кляня,
что жить тебе несладко,
хорошая моя.
Что с первых километров
далекого пути
на лобовые ветры
приходится идти.
Ухабы, да ухабы,
да рытвины окрест.
Присесть на час хотя бы —
да некуда присесть...
Морщинками усталость
легла у глаз твоих.
Хотя бы ветер малость
унялся и утих!
А он, неугомонный,
бушует и ревет...
— Быть может, повернем мы?
— Нет, — говоришь, — вперед!
1949
Эта тема совсем не нова:
настоящее бьется с прошедшим...
Разболелась моя голова,
и мне кажется: я — сумасшедший.
В полумраке плетутся мечты,
тучи плотно на крышу насели.
Хорошо, что, любимая, ты
в этот час у моей постели.
Не печалься, не стал я другой,
хоть припухшие веки обвисли,
все пройдет, если рядом со мной
воплощение чувства и мысли.
1949
ТЫ В ЖИЗНИ МНЕ ОТРАДА
Ты в жизни мне отрада,
опора и причал.
Какую я награду
тебе за это дал?
С тобой вдохнул впервые
я аромат весны,
с тобою золотые,
как детство, видел сны.
Когда от жгучей жажды
мой рот пересыхал,
к твоим губам, чуть влажным,
как к роднику, припал.
И надо мной как будто
стеной поднялся лес,
и за одну минуту
окреп я и воскрес.
Твои глаза струили
такую благодать,
которую не в силе
и скрипка передать.
И нежные ладони
мне освежили грудь.
И без тебя, я понял,
мне шагу не шагнуть.
Крутой тропой, не торной,
в пургу, мороз и зной
уверенно, спокойно
ты вдаль идешь со мной.
Мы скоро выйдем вместе
к манящему огню.
Неслыханные песни
я людям сочиню.
Рожденные дыханьем
твоей большой любви,
их чудное звучанье
наградой назови.
Январь, 1951
Товарищ мой, спутник мой верный,
над нами густы облака.
И в том виноват я, наверно,
что доля твоя нелегка.
Не зван я тобой и не прошен,
под шепот всесильной любви
взвалил я тяжелую ношу
на хрупкие плечи твои.
...Окно в предрассветной вуали
скрывало суровый простор.
Те дни уж давно миновали...
Кремнистой дорогой с тех пор
веду я тебя в неизвестность,
упрямо веду и веду,
чтоб где-то на своде небесном
зажечь золотую звезду.
1954
Замела метелица —
замерла капель.
И совсем не верится,
что пришел апрель.
Ветер так и носится
в снежной кутерьме!
До чего ж не хочется
уходить зиме.
Не мети, метелица —
буйна голова!
Слышишь, как шевелится
новая трава?
Только призадумались
быстрые ручьи,
только пригорюнились
прыткие грачи.
Гнется, не ломается
юная сосна...
Солнце разгуляется —
забурлит весна!
1955
СКУКА
Входит в квартиру
без стука
скука.
Без просьбы,
без приглашены!,
просто так,
чтоб замедлить движенья,
чтоб взор пригасить
или солнце затмить.
Все равно...
Вдруг померкло окно.
Голос вялый
тягуч и случаен:
— Посиди, погляди,
раз за разом зевни...
Все в тени,
все в тени...
Что поделать —
давай поскучаем!
Что поделать? Давай.
Может, сядем за чай?
Может, выйти из дома —
размяться?
Вот надену пальто...
Нет, не то... Нет, не то...
Сколько времени?
Скоро двенадцать?
Или три?..
Все равно —
что светло, что темно...
Почитать бы хоть книжицу, что ли?
Двор соседний изрыт,
дом соседний покрыт
будто шифером,
будто бы толем...
Входит в квартиру
без стука
скука —
прескверная штука!..
1955
В жизни есть подъемы и обрывы,
лазанье,
шагание,
полет,
грусть и радость,
робость и порывы,
пламень чувств
и остыванья лед...
Да, такой дана нам свыше участь,
только в том суровой правды нить,
чтоб, дерзая, радуясь и мучась,
каждый час свою судьбу творить.
Счастье ведь не только постоянство,
неизменное сиянье крыш...
Хорошо, что на земном пространстве
грозы есть и есть немая тишь,
Есть подъемы, спуски и обрывы,
Лазанье,
шагание,
полет,
Грусть и радость,
робость и порывы,
Пламень чувств
и остыванья лед.
1956
От редакции сайта:
По ритму это стихотворение оч. близко к «Бухенвальдскому набату». Написано за два года до того стиха. Вот так готовился к восприятию поэт...
Вспомним еще его же пророческое стихотворение СТРАННЫЙ СОН (1935 г.). Многое становится ясно, не правда ли?
САПЕРЫ
Закат догорает багровым свеченьем,
снаряды сверлят высоту.
В глубоких траншеях, на крае переднем
солдаты стоят на посту.
Война притаилась на ржавом приколе,
отдышится — вздыбится вновь.
Лежит пред окопами мертвое поле —
травы порыжелой покров.
Молчит, будто дремлет
под дымкою мглистой:
«Я — глухонемое, поверь...»
Нет, лжешь,
ты — распластанный,
злобный, когтистый,
готовый наброситься зверь.
Под каждым клочком твоим
спрятаны мины
размеров любых и сортов...
Предательской робости нет и в помине,
сапер с тобой к схватке готов!
Кромешную ночь прорезают ракеты,
погаснут — не видно ни зги...
Сегодня —
граница советская это.
А дальше?
А дальше — враги!
Ракета взвивается под небосводом,
и тень припадает к земле.
Погасла.
И снова на ощупь проходы
сапер пролагает во мгле.
А с той стороны над ночною равниной
строчит пулемет, кряхтит миномет...
Сапер, как пружина, у мины за миной
он жала змеиные рвет.
Он чуток и точен в малейшем движенье,
хирургу-врачу он сродни.
Герои-солдаты на крае переднем,
саперы — у них впереди.
Они открывают ворота для боя,
сбивая с них минный запор.
Ну как не назвать тебя дважды героем,
солдат всемогущий — сапер?
1956
Казалась легкой мне дорога,
по ней шагал я не спеша.
Высок достаток, слава Богу,
Чего ж еще?
Но вот душа!..
Она совсем не то хотела,
протестовала неспроста:
я ублажал и полнил тело —
душа была почти пуста.
И вдруг уразумел:
я — нищий,
убог души моей накал.
С тех пор я неустанно пищу
повсюду для нее искал.
И находил, а ей все мало:
давай еще, давай вдвойне,
еще во что бы то ни стало,
в траншеях даже, на войне!
Душа заставила солдата
под грохот бомб, снарядов вой
смотреть восходы и закаты
над адовой передовой...
В сорок шестом, в весеннем парке,
вдали от дел и суеты,
я созерцал душе подарки —
послевоенные цветы.
Не знал достатка даже в хлебе,
в клетушке обитал пустой,
но любовался солнцем, небом,
земной
волшебной красотой.
Душа моя!
Я ей подвластен,
куда там блага и покой!
Вы знаете,
какое счастье
жить
с ненасытною душой?!
1957
На белой безбрежной пустыне
сверкают хрусталики звезд.
На улице — лютый мороз:
все стынет,
все стынет...
И кажется, стуже такой
живое должно покориться.
Но гордая, смелая птица
летит над трескучей землей.
То сокол. Он смеет дерзать
и в грозы, и в стужи.
Морозу его не сковать —
лишь крылья упруже!
1958
Каким числом, какой величиной
твои измерить пешие дороги?
Наверно, обошли весь шар земной
твои в пути натруженные ноги.
Ты брал уступ, одолевал скалу,
где нету и намека на ступеньки.
А ведь когда-то, крохой, на полу
ты неуклюже полз на четвереньках.
Но мать однажды встала впереди,
твоей ручонке руку протянула.
Всем существом почувствовав: «Иди!»,
покачиваясь, ты шагнул до стула.
Нет без истока ни одной реки.
От материнской ты пошел руки.
1959
МИЛОСЕРДИЕ
Неправды здесь ни капли нет.
Лежал на койке госпитальной
полумертвец.
И падал свет
на странный взгляд его, печальный.
Не то уснул, не то дремал он,
укрытый мягким одеялом,
не то утих он навсегда
и погрузился в вечный холод...
Врач-капитан промолвил: — Да...
А жаль, солдат еще так молод!
Спускалась ночь.
Спускалась клеть
в подвал, в сырое подземелье...
Приблизилась неслышно Смерть,
уселась на краю постели.
— Ну что ж, пора и на покой, —
сказала сипло, глуховато.
Солдат отвел ее рукой:
— Нет, врешь, старуха, рановато,
до срока не хочу истлеть
твоим, карга, сожженный зельем!
Всю ночь покачивалась клеть
меж койкою и подземельем.
Ломало утро рубежи.
Солдат откинул одеяло...
у койки девушка стояла
и ласково спросила: — Жив?
Солдату протянула руку
и положила на плечо.
А он, все видя ту старуху,
шептал в бреду: — Мне горячо...
В пространстве сумрачном, безбрежном,
кровать качалась и плыла.
Пред ним в одежде белоснежной
сама Снегурочка была.
Но не из сказочного царства —
из лебединых рук ее
он принял воду и лекарство,
впадая снова в забытье.
А Смерть невидимо сидела
у изголовия его.
— Старайся, девка, это — дело,
хе-хе... Посмотрим, кто — кого?..
Моя коса остра как бритва...
Двенадцать суток длилась битва.
Сестра махала полотенцем,
дул на больного ветерок,
кормила с ложки, как младенца,
за каждый радуясь глоток.
А он смотрел в глаза сестренке —
как много было в них тепла,
из них, казалось, струйкой тонкой
солдату в сердце жизнь текла...
Старалась Смерть.
Но как на камень
наткнулась вдруг ее коса.
Старуха развела руками
и прохрипела:
— Чудеса!
Веками я живых косила.
А тут, поди, девчушка, вот!..
И от солдата отступила:
— А ну вас! Дел невпроворот!
Солдат и до сих пор живет!
1959
Я ПОСАДИЛ ДУБОК
Я возле дома посадил дубок
в апреле шестьдесят второго года.
Он развернул один, другой листок,
незримо потянулся к небосводу.
Погожим днем, дремотою объят,
он радовался и теплу и солнцу.
С дождем упал на первый листик
яд —
на нежный листик опустился
стронций...
В тревожный год дубок увидел свет:
бесились водородные метели,
и тысячи нацеленных ракет
едва-едва над миром не взлетели,
едва-едва не оборвалась нить...
Но разум встал
безумию заслоном.
Как верить хочется:
тебе, дубок мой, жить,
расти, мужать, шуметь могучей кроной,
ветвями задевать за облака,
увидеть те заманчивые дали,
те новые и светлые века —
о них мы и мечтаем, и мечтали.
Коль сбудется, тогда, в расцвете сил,
ты расскажи грядущим поколеньям,
кто спас тебя — младенцем —
от сожженья,
кто жизнь
от истребленья
защитил.
1962
ПРАВДА
В упор глядишь глазами строгими.
Порой крута и грубовата.
Ты по Земле веками долгими
шагаешь поступью солдата.
И не в обход — путями торными,
а напрямик, по бездорожью.
Бесстрашная и непокорная,
всегда воюешь насмерть с ложью.
Непобедимая, великая,
тебе я с детства дал присягу.
Всю жизнь с тобой я горе мыкаю,
но за тебя костьми я лягу.
1963
Ушедший год стихом я начинал,
его и завершу своей строкою.
Я не искал спокойствия причал
и не предамся ни за что покою.
К чему покой — стоячая вода,
затянутая тухловатой тиной?
Нет, я желаю, чтоб мои года
срывались водопадами с плотины,
турбины-дни вращая без конца,
чтоб стих светил, как солнечная веха,
стучали чтоб слова мои в сердца,
будили в человеке Человека.
Я времени теченья не страшусь,
не отступлю пред бандой фарисейской.
Я — сын твой, а не пасынок, о Русь,
хотя рожден был матерью еврейской.
В бою я защищал тебя, как мог,
мой долг высокий — Родине служенье.
Год новый наступает на порог.
Сраженье —
это жизнь моя.
Сраженье.
31 декабря 1964
КРАСНЫЕ ИСКРЫ, ЖЕЛТЫЕ ИСКРЫ
Красные искры,
желтые искры —
праздник осенней
метелицы.
Кружатся листья,
падают листья,
падают тихо
и стелются.
Веером с веток
в мареве света
листья летят
вереницами.
И почему-то
в эти минуты
листья мне кажутся
птицами.
В первом полете,
в робком залете
трассами
очень недальними...
Но не вздыхайте,
не провожайте
стаи
глазами печальными.
Лес мой просторный,
сад мой узорный
полон
летящими листьями...
Радость в паренье
пусть на мгновенье —
первый полет и единственный.
1966
ЗАЧЕМ Я РОДИЛСЯ
Зачем я родился?
Чтоб солнце увидеть,
чтоб правду любить
и чтоб ложь ненавидеть.
Чтоб в час испытанья,
в жестоком бою
не дрогнуть пред смертью
за землю свою.
Зачем я родился?
Чтоб сеять добро,
не злато копить,
не копить серебро,
а быть и богатым,
а быть и счастливым
от блеска реки
и от золота нивы.
Зачем я родился?
Чтоб чтить свою мать,
чтоб каждое утро
работой встречать.
И в день яснолицый,
и в день хмуро-серый
в людское величье
крепить свою веру.
Зачем я родился?
Чтоб в буднях жестоких
выковывать нужные
честные строки.
Набатную песню
о мире сложить
и с нею в сердцах
человеческих жить.
1968
Предупреждают годы грозно:
«Как ты, приятель, ни храбрись,
одолевать преграды поздно,
когда твоя на склоне жизнь».
Под солнцем что же мне осталось?
Неспешно подвести итог?
Фатально, смирно встретить старость?
А там — что уготовит Бог?..
Что уготовит — сытость брюха,
дней одноликих серый ряд.
Ни зренья острого, ни слуха.
По временам менять наряд...
Потоку лжи бесспорно веря,
для бодрости попить вино...
С утра до вечера на сквере
играть в картишки, в домино...
К чертям застой, оцепененье!
Мне нужен позарез — разбег,
толчок и взлет, преодоленье!
Немолод я, но человек.
1970
ПОЭТ
Сто ливней,
сто бурь,
сто гонений и бед
на сердце
глубокий
оставили след.
Дорога — проселок
в холмах и буграх —
шагай,
если можешь
стоять
на ногах.
Жара нестерпима
и даже в тени.
А ты свою лямку
тяни да тяни.
Не жди ни похвал,
ни посул,
ни подмог:
ты —
сам себе лошадь
и сам себе — Бог!
1973
СЕБЕ
Плюнь на души порезы,
к черту стакан вина!
Ты должен быть
крепким,
трезвым,
юноша-старина!
Пружинь утомленные ноги,
так надо — верти не верти...
Чуда не жди и подмоги
ты и в конце дороги,
ты и в начале пути.
Ежели ты хоть на йоту
сдашься себе самому —
всей твоей жизни работа
канет безвестно во тьму.
Вытерпи снова и снова,
даже во сне не скули.
В этом — успеха основа,
помни:
правдивого слова
жаждут все люди Земли!
1976
СЕРДЦЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
Чтоб не были люди
у смерти во власти,
сердце будет
вскоре запчастью.
Живое, бедовое,
выйдет из строя —
вставят новое,
крепче втрое!
Вот это наука!
Вот это искусство!
Но сердце без муки?!
Но сердце без чувства?!
Стучит равномерно
сто лет без износа,
машинка без нервов,
подобье насоса.
С таким хоть и дышишь —
да нет вдохновенья,
с таким не напишешь
стихотворенья,
не сможешь любить
и ни плакать, ни спорить,
ни соколом взмыть
и ни кинуться в море...
Ни скрипки, ни клавиш,
ни слез, ни сонаты...
С таким лишь прибавишь
еще бюрократа.
И я заявляю:
не надо мне оного!
Согласен
как крайность
на клапан нейлоновый...
1977
НАВЕЧНО С ЖИВЫМИ
От старших и до новых поколений
внимай, внимай, народ родной земли,
мы не погибли на полях сражений:
на марше ураганных наступлений
с Победой мы в бессмертие вошли.
О нас гласят истории скрижали,
Давно легенды сложены о нас,
Во всех краях нам почести воздали...
Но мы рядов живых не покидали,
Навечно мы остались среди вас.
Смотрите, наши матери и жены,
Смотрите, возмужалые сыны,
За пеленой печальных похоронок
Нас двадцать миллионов непреклонных -
Солдаты мы в строю своей страны.
Плечом к плечу, в ночи и на рассвете,
Глаза мы не смыкаем на часах,
Чтоб похоронок не было на свете,
Чтоб мир не омрачился на планете,
Чтоб солнце не померкло в небесах.
1981
Ах, не сложилась песня
у меня сполна:
вот она — депрессия,
мутная волна...
Словно бы возмездие
за мои грехи!
Тут ли до поэзии —
сочинять стихи!..
Мерзкое обличие
вяк да вяк...
Пальцем в душу тычет:
— Ты червяк,
ты повис над кручей,
раз... и нет!..
Накрывает тучей
белый свет...
Ах, ком стоит у глотки,
пухнет голова...
Но у сердца все-таки
греются слова.
Я тебе, депрессия,
остов размозжу!
Начатую песню
до конца сложу!
Ах, с ней взлечу
за тучи я
да за пределы лет.
Врешь, змея гремучая,
мне с песней смерти нет!
1982
Давно я не рифмую строки,
за исключеньем пустяков,
о, как безжалостно жестоки
коварных хворостей наскоки,
пожалуй, пострашней оков!
Весною прошлой, прошлым летом
висела жизнь на волоске,
И ты, хоть трижды будь поэтом, —
не озаришь,
не брызнешь светом,
когда душа твоя в тоске,
когда один ты воин
в поле,
а поле —
роковой недуг,
грозит сглодать тебя без боли.
Ты это чуешь...
Где ж тут воле
овладевать строкою вдруг?
И без того была усталость,
с овчинку небо мнилось мне.
Уже не за горами старость...
Как достается, как досталось
моей страдалице-жене,
единственной моей опоре
и радости моих очей.
Мы победим, я верю, в споре
напасти, горести...
И вскоре
рассеют долгий мрак ночей
потоки солнечных лучей.
Не раз был сломлен нами враг.
Аминь!
Да будет снова так!..
1983
Есть и страх,
и страданье...
только, друг мой,
держись!
Не иду на закланье,
а на битву за жизнь!
Мы с тобою, родная,
перед пасмурным днем,
силой духа не тая,
крепче руки сожмем.
Свет не только в оконце,
и границ ему нет.
Верь, дарить будет солнце
и тепло нам, и свет
много радостных лет!..
Переступим порог.
Да поможет нам Бог!
21 ноября 1983
Больница, накануне второй онкологической операции.
* * *
18 АВГУСТА 1984 ГОДА
Болезнями, летами маясь,
в свой день рожденья
в красный день,
не опускаюсь —
поднимаюсь
еще к вершине на ступень.
Достигну вряд ли я вершины,
но, видя пред собой звезду,
как полагается мужчине,
я к ней иду,
иду,
иду!..
Хоть знаю:
время сердце студит
и я старею, как любой.
Так пусть всегда со мною будет
надежда,
вера
и любовь!..
1984
КВАДРАТУРА КРУГА
Мне что-то страшно,
что-то жутко,
сегодня тот я и не тот...
Тоска-кручина не на шутку
берет все злее в оборот.
Куда девается отвага?
Стеною предо мной гора,
по ней не двинуться ни шага...
А Время требует: — Пора,
иди, хоть вовсе нет дороги,
преодолей и страх, и дрожь,
а то, глядишь, сдадутся ноги
и ты на месте упадешь.
Я, Время, знаю:
путь твой труден —
такой положен для бойца.
А ты, поэт, ты служишь
людям,
неси же крест свой до конца!
Крепись,
не станешь ты моложе,
о нет, увы, спеши дерзать,
ведь то, что ты
поведать сможешь, —
другой не в силах рассказать.
О, Время, все я разумею,
твоим советом дорожу.
Я одолею что сумею
и людям словом послужу.
Молюсь, надеюсь —
Бог поможет...
Не вытирая пот с лица,
пойду вперед
по бездорожью,
отдамся песне
до конца...
Декабрь, 1984
И поныне слышу я
шепот нежных слов.
Под барачной крышею
родилась любовь.
Пей, новорожденная,
молоко-эрзац:
Коечка казенная
жиденький матрац...
Пой, душа бездонная,
утверждая вновь,
что любовь бездомная —
крепкая любовь.
Март метет снежинками,
землю порошит,
голубыми льдинками
горизонт прошит.
Звоном с переливами
занялся рассвет.
А меня счастливее
в целом мире нет.
Раненный, контуженный
отставной солдат,
я с моею суженой
нищий, да богат.
Спи, моя хорошая,
ведь любить не грех.
В платьице поношенном
ты красивей всех.
...Мы с тех пор протопали
тридцать девять лет,
мы с тобою «слопали»
много тяжких бед.
Все же нас счастливее
в целом мире нет!
Звоном с переливами
занялся рассвет.
1985
С тобой мне ничего не страшно:
с тобой — парю,
с тобой — творю,
благословляю день вчерашний
и завтрашний боготворю.
С тобой — хоть на гору,
за тучи,
хоть с кручи — в бездну,
вместе, вниз...
И даже смерть
нас не разлучит:
нас навсегда
венчала
Жизнь!
1985
Колеблются незримые весы,
колеблются меж тем
и этим светом...
И все-таки я дожил до весны,
и все-таки остался я поэтом.
Хоть мысли, что и говорить, грустны,
но я надеюсь песней встретить лето,
пусть лебединой песней, но такой,
которую доселе не слыхали,
что вольным ветром ворвалась бы в дали,
звучала призывающей строкой,
чтобы ее повсюду услыхали,
как гром пред освежающей грозой.
Чего ж глаза мои, как будто от печали,
туманятся непрошеной слезой?..
Ах да!.. Колеблются незримые весы,
колеблются меж тем и этим светом...
И все-таки я дожил до весны,
и все-таки остался я поэтом.
Март, 1986
Источники:
Статья Дины Немировской: https://www.stihi.ru/2015/07/03/6495
Воспоминания жены поэта: http://coollib.com/b/223271/read
